Красавица

Боюсь также, что страх совершить ужасный грех постепенно оставляет меня. Я хоть и боюсь этого, однако допускаю такую возможность. И что самое ужасное, меня эта почти не трогает. Конечно, это очень дурно с моей стороны, я знаю, однако даже сейчас я хочу только одного — чтобы Стивен поскорей вернулся. Мне страшно одной. Если его долго не будет, мне вновь начнет мерещиться бог знает что — чьи-то ужасные тени в камине, шуршащие неведомо отчего простыни и еще неизвестно что. Вряд ли я смогу уснуть, пока он не вернется. Но если я не усну, пока он не вернется, тогда…

Взгляд Белль упал на ее ночную рубашку.

Должна ли я постараться спасти себя — ну и Стивена, конечно, — от падения? Но как? Закутаться с головой в какую-нибудь ужасную грязно-серую тряпку? Надеть чепец? Ох, милая мамочка, у меня не хватает фантазии, чтобы придумать одеяние, достаточно кошмарное, чтобы приглушить пожар, пылающий в груди моего возлюбленного!

Ах, только сейчас вспомнила, что у меня как на грех пет при себе ни одной грязной серой тряпки. Иначе говоря, в настоящий момент у меня вообще нет ничего, во что бы я могла переодеться… О Боже, как это ужасно, когда у тебя нет даже лишнего платья, и это при том, что зима, похоже, передумала и решила вернуться назад!

Закончив этим горестным, хотя и несколько прозаическим замечанием воображаемое письмо, Белль вздохнула, свернулась в клубочек на постели и решила попробовать уснуть.

Разбудил ее слабый звук — как будто чья-то рука попыталась повернуть ручку двери. Вдруг все смолкло. А через мгновение раздался легкий шорох удаляющихся шагов.

— Стивен? — окликнула Белль, с трудом выпутавшись из плотных объятий пуховой перины, которая совершенно погребла ее под собой.

Не понимая, приснилось ей это или нет, Белль окинула быстрым взглядом спальню, тут же убедившись, что она пуста. В комнате было темно, только в камине янтарным светом поблескивали угли. Неужели он снова ушел, даже не позаботившись разбудить ее, чтобы запереть дверь? Нет, не может быть! Затаив дыхание, Белль ждала, не раздадутся ли снова те же шаги, но за дверью все было тихо. Обернуться она не решалась, хотя готова была поклясться, что тени у нее за спиной сгустились и стали подбираться все ближе. А старый дом словно ожил. Поскрипывая и постанывая, он, казалось, что-то нашептывал оцепеневшей от ужаса Белль.

А может, это ей вовсе не кажется? Что это… скрипнула половица под чьей-то ногой?! Вдруг кто-то неизвестный скорчился сейчас за дверью и, прижавшись одним глазом к замочной скважине, наблюдает за ней? Белль похолодела — ей уже слышалось чье-то хриплое дыхание…

— Стивен?! — замирающим голосом прошептала она.

Снова громко скрипнула половица.

Перепугавшись окончательно, Белль успокаивала себя, повторяя, что просто не имеет права злиться, что у Стивена могла быть сотня причин, чтобы незаметно уйти, оставив ее одну в этой зловещей комнате, — хотя, сказать по правде, в настоящий момент как на грех не могла придумать ни одной достаточно веской. Вскочив с постели, она сунула ноги в башмаки, решив, что лучше уж броситься в погоню за призраком, чем остаться одной в этой ужасной комнате.

Ледяной волной ее захлестнул страх. Мысли Белль помутились — словно черная пелена заполнила ее мозг, лишив всякой способности думать. Чем дольше она перебирала все то странное, что чувствовалось в этом доме, тем больше крепла ее уверенность в том, что это вовсе никакой не трактир. Вокруг стояла такая тишина, что звенело в ушах. А где же шепот слуг? Где скрип пружин, когда остальные постояльцы сонно ворочаются в постелях?! Ни единого звука — ни ругани конюхов, ни легкого позвякивания подков, когда лошадей выводят из конюшни… ничего! Белль в жизни не встречала такого полного безмолвия.