Красавица Амга

«А я какой? — чуть было не вырвалось у Аргылова. Каждое слово Банчи — жало. — Ишь ты, святой, а во мне так собралось всё зло, что только есть на белом свете. Подумать только — какие обвинения смеет тыкать мне в лицо этот вчерашний голодранец! Ха, ошибки, говорит. Только в торговых делах… Порыться-поискать хорошенько, так и у тебя найдутся грешки!» (Взвинченный Аргылов не мог устоять на месте и всё крутился. Наконец, не попрощавшись, Аргылов уже шагнул было прочь, да вдруг остановился. Постояв, он подошёл к Банче вплотную, лицо к лицу:

— Банча, — он назвал его так, как в былые годы, когда тот был у него работником. — Говори прямо: что случилось? Почему избегаешь меня? Не ври! — заранее пресёк его Аргылов. — Я вижу всё!

Боясь посторонних ушей, Банча огляделся.

— Митеряй, — с трудом произнёс он имя бывшего хозяина. — Кажется, ничто на свете не проходит без возмездия. За всё платим.

— Платим? А кто с меня спросит расплаты? Ревкомовцы?

— Народ…

— Кто такие «народ»? Не эти ли нищие кумаланы да бродяги, которым нечего пожрать перед сном?

— Ненависть народа…

— Вот этот твой народ не позже следующего лета будет ползать у моих ног — сам увидишь! Они будут выпрашивать у меня фунт муки, аршин ситца, щепотку табаку. На этом свете прав тот, кто имеет деньги и силу! Будет мой верх, и этот «народ» твой, как бы ни сильно желал сожрать меня, и не пикнет. Как вол в ярме, пойдёт туда, куда я его погоню. Пойми ты, утиное сердце!

— Почтенный Митеряй, я желаю тебе добра, только потому и говорю…

— Да не режь ты меня тупым ножом! Говори!

— Митеряй, а что, если до поры до времени ты переедешь с семьёй в слободу? Там стоят войска, есть защита.

— Для чего это я перееду, если проживаю в собственном доме, сижу на собственной земле?

— Беда может случиться…

— Какая? Кто меня ввергнет в беду?

— Не знаю…

— Врёшь — знаешь! — Аргылов схватил Банчу за грудки. — Может, по себе судишь, что я такой же трус, как ты? Не испугают они меня! Говори: кто?

— Не знаю! Вот ей-богу…

— Банча, никто не узнает. Говори!

— Не знаю! Не хочу ни на кого показывать, хочу дожить до завтра.

— Будешь хорониться по углам — и до завтра не доживёшь. А ты ведь хочешь пережить меня, целым выйти? Ну, упаду я вниз лицом, но и ты не взлетишь белой птицей!

— Может, это и так, но я…

Аргылов только сейчас опомнился и расцепил на груди Банчи сведённые судорогой руки: если он оттолкнёт от себя даже таких, как Банча, с кем же тогда он останется?

— Не обижайся, что вспылил, хожу сам не свой… Говорят, у потерявшего — сто грехов…

— Что за потеря? — с искренним участием спросил Банча, довольный тем, что старик умерил ярость и переменил разговор.

— Ты видел мою нагульную кобылу? Так она ночью пала. Думаю, что это подстроено. Может, ты что слыхал или подозревать можешь?

— Тыый! — изумился Банча. — Я ничего не знаю…

Аргылов пристально вгляделся в лицо Банчи: сколько ни вытряхивай из него — ничего не скажет!

— Байбал, я тебя считал близким человеком, почти сыном. Ошибся… Но ты меня за дурака не принимай — всё вижу насквозь! Ты что-то знаешь. Ну что ж, и без твоей помощи обойдусь.

— Митеряй! Зла на меня не держи. Тебе же самому желаю добра: не ожесточал бы ты против себя улусников.

— Не мели пустое!

— Дело твоё. Я своё сказал. Что делать, не могу оказать тебе помощь. Впредь ты бы обходил меня…

— Уж не прогоняешь ли?

— Не враг я себе… Народ говорит…

— Я плюю на твой народ! — Аргылов пошёл к саням, но на полпути опять обернулся. — Нохо, Банча, не думай, что солнце Аргылова закатилось. Солнце моё взойдёт! Да ещё как взойдёт — незакатно! И тогда я тебе припомню сегодняшние твои речи. Я тебя предупредил!

Пушенный с места в намет конь Аргылова пошёл вымахивать по дороге, иногда сбиваясь на целик, и вскоре сани нырнули за мысок. Когда гость скрылся, Банча облегчённо перекрестился.

«Дрянь эдакая, — негодовал про себя Аргылов, нахлёстывая лошадь. — Видно, нора его сплошь залита. Ишь, как настороженно оглядывается, разговаривая со мной. Э, чертяка, он всегда был трусоват! Чуть поднимешь голос, он уже дрожмя дрожит. Дурак, это он-то не хочет знаться со мной. Погоди уж, дрянь! Укажу я «братьям» дорогу к твоему дому!»

Через тёмный лес, у опушки небольшой поляны, приткнувшейся к речке, дорога резко взяла на юг. Полянка эта была давнишним обиталищем многодетного бедняка Окейо, с молодых лет изнурённого чахоткой. Окейо ещё сызмальства батрачил у слободских пашенных. В последние годы, как говорили, болезнь у него обострилась: едва ноги таскал, да и то лишь в пределах своего двора. Ревкомовцы, властвуя, распорядились выдать Окейо дойную корову с телёнком — из хозяйства купца, на которого тот когда-то батрачил. Интересно, чем же он кормит такую прорву детей? Или корову ту забили?

Чуть было не проскочив поляну, Аргылов приостановил коня: не мешает всё-таки заехать к Окейо, он из тех, о ком говорят «окно земли». Хоть почти и не высовывает носа за порог, а наверняка наслышан, что происходит в околье.