Красавица и чудовища

Секунды тянутся убийственно медленно. Точно надо было вместе с ней идти. В голове роятся десятки вариантов насильственной смерти, на которую только способны крысы Белласты. Не знаю, можно ли избавиться от ощущения нависшей над головой гильотины и жить дальше. Наверное, нет. Когда всю жизнь живешь в шаге от смерти, другого и не ждешь.

— Ты говорил, что Бекхэм стал жить, как обычный человек и даже настрогал детишек?

Медведь удивленно смотрит на меня.

— Говорить-то о чем-то надо, — пожимаю я плечами. — В тишине ждать это полный пиздец… Твою мать, лучше бы в поле сходила, так бы мы ее хоть видели. Вдруг к ней там пристал какой-то обдолбанный торчок?

— Посмотри кругом, Ворон. Сейчас разгар дня, а на парковке две машины. Одна из них наша, вторая — минивен моих парней, которые изображают парочку геев. И они сейчас внутри.

Меня разбирает такой хохот, что я сгибаюсь пополам.

— Мы неизлечимые психи, Медведь, — констатирую я. — Наверное, для нас обратного пути к нормальной жизни уже нет… Будет лучше, если мы отпустим ее сейчас, верно?

Медведь молчит, напряженно вглядываясь в стеклянные двери забегаловки.

— Наконец-то, — выдыхает он, сквозь стиснутые зубы.

Кейт выходит с большим стаканом и двумя другими в картонной подставке.

— Взяла вам кофе, а себе шоколадный шейк, — говорит она, прикладываясь к широкой трубочке. — Не устояла.

Так вот, почему так долго.

В сердцах закатываю глаза, глядя на шапку из сливок, украшенную разноцветными конфетами и орехами. А говорила черный кофе любит и не делайте мне бурду со сливками. А сама купила такую же бурду при первой же возможности.

Она улыбается, и я не выдерживаю первым. Притягиваю за талию к себе и целую, не стесняясь и не таясь, на людях, которые по-любому, так или иначе, работают на нас с Медведем.

Уже очень давно мы не позволяли себе выражать эмоции не за закрытыми дверьми, а вот так, когда накатит. Совсем, как в то лето, когда Кейт только исполнилось четырнадцать. Сказать честно, я не замечал ее тогда. Просто младшая сестренка, которая постоянно путалась под ногами Чарльза.

Как же так вышло, что именно она стала той женщиной, которая вернула мне вкус к жизни? И не только мне.

После поцелуя ее глаза блестят, а губы так маняще приоткрыты. Как же хорошо, что ей снова за руль. Иначе я затащил бы ее на заднее сидение и снова попрощался с ней, как следует. Но лучше не привозить ее румяную после секса домой к матери или Чарльзу. Так что придется оставить все, как есть.

Кейт будет лучше без нас. Так она хотя бы будет жить дальше, не опасаясь каждой тени.

Мы возвращаемся в машину, и кофе спасает нас с Медведем от разговоров. Мы оба хотели бы, чтобы этот путь никогда не кончался, через два часа Кейт притормаживает у огороженной территории какого-то трехэтажного особняка в пригороде Чикаго.

Ну, вот и все.

Конец сказки.

Глава 35. Кейт

Медведь с Вороном с удивлением взирают на особняк, пока я торможу на парковке, с которой не разглядеть вывески. И у меня есть несколько минут, чтобы насладиться их растерянностью. Огромное здание — совсем не то, что они ожидали увидеть.

Выхожу из машины, и они следуют за мной, едва сдерживаясь, чтобы не сказать мне все, что они думают о моих уникальных способностях выносить им мозг.

— И куда же мы приехали, Кейт? — не выдерживает первым Медведь.

— Вы хотели вернуть меня семье, — напоминаю я. — Ну так вот она, — указываю на кованную вывеску над воротами.

— «Чикагский приют…

— «… для детей иммигрантов»?!

Не знаю, какая часть названия шокирует их больше.

Что ж, им пора узнать правду.

— Мы с Чарльзом родились в Канаде, и родители переехали в Штаты из-за работы отца. Но буквально через полгода у него случился инсульт, а мать решила остаться, чтобы позволить нам закончить школы. Ее вид на жительство истекал накануне моего четырнадцатого дня рождения, и поначалу она собиралась даже продлить его. Но потом у Чарльза начались проблемы с наркотиками, и мама решила, что будет правильнее увезти нас обратно в Торонто.

Оба слушают меня, чуть ли не задержав дыхание.

— Я поэтому не нашел данных о твоей семье? Они сейчас в Канаде?

На лицах обоих в этот момент написано облегчение — «Даже Канада — недостаточно далеко для чикагской мафии, но для начала сойдет».

Подхожу к ним ближе. Касаюсь одной рукой сердца Ворона, на груди которого вытатуирован портрет матери. И сердца Медведя, рука которого представляет памятный материал с датами смертей всей его семьи. Кое в чем мы одинаковы — потери сделали нас сильнее.

— На следующий вопрос мне нужно услышать правду. Ладно? — спрашиваю их.

Хотя я ждала этого момента семь лет, только сейчас вдруг появляется острое ощущение, что я собираюсь прыгнуть в пропасть без страховки.

— Обещаю, — кивает Медведь.

— Я не буду тебе врать, — отзывается Ворон.

Я отталкиваюсь от воображаемого обрыва и прыгаю:

— Вы причастны к убийству Чарльза?

Оба в этот момент отшатываются от меня, как от прокаженной. Лицо Ворона темнеет, а Медведь хмурится.

— Нет, — звучит один ответ.

— Да, — звучит второй.