Красавица и генералы

- Дело не во мне, - сказал Москаль. - Но Виктора все считают беляком.

- Уехать куда-нибудь на другой рудник, - повторил Рылов. - Ты что, разве не воевал против нас? А сотни демобилизованных красных воинов разве это забыли? Что там твой Беллерофонт! Жалкий одиночка!..

- Да, я воевал, - сказал Виктор.

- И помалкивай теперь. Делай, что тебе велят. - Рылов с каждым словом окаменевал. - Ты под Орлом был? Двадцатого октября, когда был штыковой бой? Мы вычистили вас метлой. Ваших офицеров. Беллерофонтов.

- Нет, - возразил Виктор. - Беллерофонт разбился, сделался калекой и умер нищим. Он здесь ни при чем... И мертвых лучше не трогать. Бой ведется сердцем... Война кончилась.

- Война не кончилась, мы во вражеском окружении... Когда в станице Чирской казаки взорвали мост, тысячи человек пошли под огнем с камнями в руках будить Дон. Инженеры говорили: нужно полтора месяца. А мы за сутки... Ты готов стать в нашу цепь и раствориться в общем деле без остатка?

Рылов чего-то требовал. Клятвы? Или самосожжения? Виктор тоже носил камни в долине слез и смерти, на памятник павшим. Поэтому он мог твердо ответить, что не боится стать в цепь, но он ответил иначе:

- Не знаю.

- Хочешь быть лучше других? - нахмурился Рылов. - А нам не надо лучших. Будь как все. Работаешь для всего народа, для социализма.

Москаль опустил книгу, негромко сказал:

- Теперь нам нужны разные.

- Что? - спросил Рылов.

- Потому что теперь социализм и отечество должно стать единым целым, продолжал Москаль, хлопая книгой по краю стола. - Не надо противопоставлять. Царской России больше нет, есть наша Россия. И ни одной крохи ее богатства и культуры мы не отдадим.

- Положи книгу, - заметил Рылов. - Ее берегли не для твоего стука.

- Ничего, - ответил Москаль.

И он, отложив мифы, принялся доказывать что-то о нэпе, о том, что, как понял Виктор, вызывало у Рылова раздражение и злость.

Главным предметом спора оказалась не судьба Виктора, о нем забыли, и он притих, постигая жестокую правду возрождения отечества.

Оно могло возродиться только через восстановление промышленности. Но у него нет своих средств, огонь едва теплится в его домнах, в паровозных топках сипят дрова, каменный уголь лежит в затопленных рудниках. НЭП влачится по России, как крестьянская лошадь. И все богатства державы - это то, что может дать деревня.

Быстрей беги, крестьянская лошадь! Быстрей созревай, пшеничное зерно! Быстрей телись, корова! Ради создания промышленности и ради возрождения державы...

Рылов утверждал, что надо все ускорить - иначе гибель от вражеского окружения.

Москаль стоял на другом и говорил, что надо выполнять резолюцию XII съезда, который был в апреле, там все сказано верно.

- Избегать удушающей централизации, угашения инициативы, - вымолвил он, - значит, ничего не ускорять, не навязывать крестьянину!

- Прижмем мужиков - победим, - ответил Рылов. - Иначе мелкобуржуазная стихия нас пожрет.

В этом споре слышался далекий гул войны, то ли прошлой, то ли грядущей. Но не это было удивительно. Оба хотели возрождения, хотели добра, и на их весах качалась судьба Игнатенкова. Куда качнется - в сторону примирения и терпеливой работы или в сторону зажима и беспощадной гонки? И если в сторону зажима, то Виктору будет несладко. Да и кому будет сладко? Неужели жизнь снова может потерять цену? Это уже было. Хватит, хватит...

Макарий, помнишь: "Покрыты костями Карпатские горы, озера Мазурские кровью красны..."?

Хватит.

Будем щадить соотечественников, будем возрождать родное.

Вместо эпилога

Виктор Александрович Игнатенков прожил еще двадцать три года. Он стал горным инженером, женился, у него было две дочери. В сентябре 1946 года он умер от рака легких. Через полгода родился его первый внук. Всего же у Виктора Александровича было пять внуков и одна внучка...

Нина Петровна Григорова после гражданской войны оказалась в Чехословакии, вышла там замуж за русского эмигранта, и у нее было двое детей, Генадий и Макарий.