Красивая женщина умирает дважды

Машка притворялась, будто водки не хочет, но злющими глазюками так и зыркала. Завидовала – оно и понятно. Выпить всякому хочется, да и надоело ей давно с пузом таскаться. Но на то оно и бабье дело: детей вынашивать, мужика обхаживать. Тем более семью он обеспечивает, вчера получку принес и даже тринадцатую зарплату.

Машке, правда, все мало. Москвичка она у него, с фанаберией. На шубу норковую копит, квартиру трехкомнатную в ипотеку мечтает взять: тесно ей в «двушке» втроем, с отцом его парализованным. На все ради денег готова, непорядочная.

Юра только за стол присел – сразу грузить начала. Кран на кухне течет, хлеба в доме ни крошки.

– Так сходила б сама за хлебом! – упрекнул.

– Скользко! – заверещала. – Хочешь, чтоб я маленького потеряла?

– А ночами гулять нормально?

– Когда сухо, можно. А сегодня опасно – гололед!

– Ну, курьера тогда вызывай.

– Тебе, что ли, сложно? Все равно мимо магазина шел!

Как по нему, насчет хлеба в семье должна женщина думать. Даже если беременная. И если гололед. Но спорить не стал. Молча жахнул первую. Горло ожгло, хрустящий огурчик хрустнул, истек соком.

– Не чавкай! – снова придралась Машка.

– Закусь тогда порежь. Если хочешь, чтоб все культурно было, – сказал он миролюбиво.

– Надо дела сначала сделать по хозяйству, а потом водку жрать!

Больше пререкаться не стал. Сгреб бутыль, стакан, банку с огурцами. Ушел с кухни в залу. Когда, наконец, закончится беременность Машкина, придирки ее бесконечные. Потом, правда, недосыпания начнутся, колики у младенца… Вот почему так нескладно! Еще год назад даже мечтать не мог: свобода, и женщина своя, и деньги какие-никакие. А случилось – и все равно не радостно.

Машка осталась на кухне, гремела остервенело посудой. Никакого ужина не захочется.

Хозяйничать подруга не умела, вечно у нее то масло брызнет, то картошка прижарится настолько, что сковородку выбрасывать. Вот и сейчас: что-то грохнуло, Машка визгливо ругнулась. Отставил со вздохом рюмку, выглянул. На полу – дуршлаг и брызги, подруга в слезах. Мыслимое ли дело – воду с пельменей без приключений слить не может! Да и вообще разве дело: к новогоднему столу покупные пельмени варить?

Молча подошел, поднял утварь, пол вытер. Но ей опять не так. Верещит:

– Тебе лишь бы пол чистый! А что у меня на душе – плевать!

Покорно спросил:

– Что твоей душеньке угодно? Говори.

– Кра-аба хочу. И та-апочки пушистые на Новый год.

Хоть тут угадал.

Достал с верхней полки шкафа коробку, протянул:

– Вот, держи. Дед Мороз уже приходил.

Обожала его Машка всякие волосатые помпончики, кофточки, шапки – чтоб на них обязательно шерсть дыбом стояла.

Скинула крышку, схватила обувку, повеселела:

– Ой, какие миленькие!

– А то, – сказал гордо. – Специально самые волосатые выбирал.

Но начала босой ногой в тапочку тыкать – сразу понурилась:

– Не лезет. Малы. Ты какой размер брал?

– Тридцать восьмой.

– Так у меня сейчас тридцать девятый! Потому что отеки! Я ведь тебе говорила!

Вспомнил смутно: действительно что-то чирикала.

Сказал примирительно:

– Ну, потом, значит, поносишь. Когда отеки пройдут.

– Так я сей-ча-ас хочу!

Тапочку отшвырнула, снова в слезы, лицо злое:

– А краб где?

– Машенька! Краб натуральный – целая тыща за банку. Я сейчас схожу в магазин, крабовых палочек тебе куплю. Самых лучших!

– Нет! Это суррогат! Мне настоящий нужен! Вот вечно ты: даже подарка нормального сделать не можешь!

Честное-благородное, лучше б в пивную пошел. Или где-нибудь на вокзале сообразить на троих со случайными мужиками!

– Машка, Новый год скоро. Можешь хоть праздник не портить?

– Да не нужен мне праздник! – выкрикнула. – И ты не нужен!

Бегом в коридор, рвет дрожащими руками с вешалки шапку, куртку. Надо бы остановить: поздно, действительно скользко, Новый год через несколько часов. Но ведь и он человек. В праздничную ночь добра хочется, уюта. А если не лелеют, не холят, хотя бы не трогайте. Дайте просто посидеть в тишине и спокойно прикончить бутылку.

Потом тысячу раз себя корил. Но кто подумать мог, что в благополучной, прошитой видеокамерами Москве случится такое? И Машку свою вздорную, но любимую и привычную он больше никогда не увидит?

* * *

На новогодний «Щелкунчик» в Главном театре собирается весь бомонд. Это Ксюша знала прекрасно и заранее начала капать главному редактору на мозг, что редакция должна оплатить ей билет.

– Да не вопрос, Кременская. Покупай, чек принеси. Потом бухгалтерия компенсирует.

Ксюша честно отправилась в кассу двадцать второго октября – в день начала продаж. И оказалась у разбитого корыта. Нужно было, видишь ли, накануне с вечера очередь занимать, утром какие-то браслеты получать, вход только по ним, иначе и внутрь не пускают. Попробовала с охранниками договориться – послали. А спекулянты просили втрое больше официальной цены, хотя на дворе только октябрь. И уговаривали: «Бери, в декабре гораздо дороже будет».

Кинула тогда клич по знакомым, на сайтах театральных вывесила объявления – но звонили ей только перекупщики. Или мошенники – предлагали «гостевое приглашение», а по факту – просто красиво распечатанную фальшивку.