Красиво разводятся только мосты

— Это всё нервы.

— Скорее всего, — Аврора отрезала кусочек курицы, снова подумала про утреннюю тошноту и снова отмела эту мысль.

Рано, рано паниковать. До месячных недели полторы. Если Романовский и не надел презерватив, вероятность залететь сразу после месячных и удаления спирали ничтожно мала. Аврора тряхнула головой, словно отгоняя непрошеные мысли: думать о том, что по иронии судьбы она забеременела именно сейчас, было просто невыносимо.

— Прости за вопрос, но ты уверен, что твоей жене действительно это нравится? — с аппетитом жевала она курицу. Суховатую, на её вкус, но какой ещё быть куриной грудке даже в луковом креме. — Может, она просто имитирует свои широкие взгляды, а на самом деле надеется, что твоим решением будет — ей не изменять. И карт-бланш этот липовый. Она лишь делает вид, что её всё устраивает и будет устраивать, если ты ей изменишь, потому что дорожит вашими отношениями. То есть на самом деле дорожит тобой куда больше, чем тебе кажется. Или не кажется, ведь по каким-то причинам ты ей всё равно не сознаёшься...

Глава 22

— Скорее уж наоборот, — усмехнулся Демьян.

Изогнул одну бровь. Словно сомневался, стоит ли рассказать всю правду, поймёт ли она, сумеет ли понять. Может, сомневался, имеет ли право обсуждать с другой женщиной свою жену. А может, думал о том, что Авроре и в голову бы не пришло. Он молчал и сверлил её очередным из своих прищуров.

Аврора улыбнулась. Этот она назвала бы скептичным. С таким смотрят на срок годности товара, в котором сильно не уверены. Или выслушивают про опоздание с нелепым оправданием: переводил через дорогу старушку.

И в глубине души знала: если сомневаешься — не говори. Не стоит. Она могла и не понять.

Когда её спрашивали про Романовского «Он же старше тебя почти на тридцать лет, тебе с ним нормально?», Аврора тоже не знала, как объяснить, что не замечает его возраст, не думает о нём как об отце или его ровеснике, не видит ни седины, ни морщин, он для неё Мужчина. Любимый мужчина. Единственный. Лучший. Если она о чём-то и переживала эти десять лет, то только о том, как будет без него, если он уйдёт раньше, как жить, когда его не станет.

Эти мысли рвали душу на части, Аврора гнала их как могла.

Гнала и сейчас. Любые мысли о Романовском. Но он всё равно словно незримо стоял рядом — от этого ощущения очень сложно было избавиться.

Рука Демьяна лежала на столе, и Аврора вдруг вспомнила, как в одном из музеев (дай бог памяти, в каком) она видела слепок левой руки Шопена. В музее хранилось много всего: редкого, потрясающего, но ничто не поразило её так, как изящная медная рука с длинными пальцами, сделанная другом Шопена скульптором.

— Мой муж, а он профессор медуниверситета, учёный, — сказала Аврора, — потратил не один год жизни на изучение гендерных различий. Он, кстати, старше меня на двадцать восемь лет, «ни один год жизни» это я не для красного словца. Так вот, в качестве аргумента, почему мужчины изменяют, он привёл научные данные, доказывающие, что женщины по своей сути моногамны, а мужчины нет. Для первых неестественно спариваться с другими самцами, для вторых неестественно хранить верность одной самке. Так создала нас природа. Одни страдают из-за измен партнёра, другие не видят проблемы и не испытывают угрызения совести.

— Мне трудно спорить с твоим мужем, — взмахнул своими шопеновскими руками Демьян, под очередной вальс «Шопенианы», что звучал на террасе, который страдающий с девятнадцати лет туберкулёзом композитор посвятил то ли графине Потоцкой, то ли своей ученице Шарлотте Ротшильд, а может, возлюбленной Жорж Санд.

— Даже мне трудно с ним спорить, — усмехнулась Аврора, откинувшись к спинке стула. — Хотя иногда это забавно. Но я сейчас не о себе, а о твоей жене. Если я правильно поняла, между вами такой договор. Она уходит со словами: «Дорогой, вернусь поздно, если что, ты мой брат». А когда ты возвращаешься, пропахший чужими духами, отправляет тебя в душ, а не на хрен. Но даже тебе больно, ты хочешь другого. А ей, да с её темпераментом, думаю, просто невыносимо. Может, вам об этом честно поговорить?

— Это не так просто после пяти лет брака, бесконечной лжи, ссор и перемирий — поговорить, особенно честно, — Демьян нахмурился. — Меньше всего я хотел бы говорить с женой о том, что в нашем браке не так, а с тобой — о ней. Может, ты правда понимаешь её лучше. Я даже удивлён, что ты её оправдываешь после того, как она вела себя в аэропорту. Но я знаю, чем может обернуться такая откровенность для меня, — он покачал головой, давая понять: ничем хорошим. — Просто скажу: да, бывают и такие браки. Только не спрашивай, на чём он держится, то есть держался, — он развёл руками, — я не отвечу. Я и сам не знаю.

— Прости, если я тебя расстроила, — отложила Аврора вилку.

Демьяну явно не нравился разговор. А ещё она заметила, что, хотя и поправляется, говорит о своём браке в настоящем, а не в прошедшем времени, как и Аврора о своём.

— Нет, не расстроила. Ну, может, немного, — сдался Демьян под её пристальным взглядом. — Сам виноват. Сам завёл не лучшую тему.