Краски времени

"Спящая Венера" — дитя природы. Она лежит на травяном ковре, под кронами пиний, вдали холмистая равнина с купами деревьев. Естествен и поэтичен пейзаж, активно участвующий, а не условный и декоративный. Пейзаж, написанный с любовью и поклонением, граничащим с поклонением каждой травинке. Как бережно и нежно написан в уголке картины одинокий цветок… "Спящая Венера" — чудесное единение человека и природы.

Горожанин Джорджоне был "природой покорен". Душа его находила успокоение среди зеленых холмов, под сенью могучих и грациозных деревьев.

Над изумрудного волной,В стране прекрасной и счастливой,Где травы были свежи и нежны, —

Стоял пастух в тени лесной…

Под влиянием пасторального романа "Аркадия" своего современника поэта Якопо Саннадзаро художник создает "Сельский концерт", где радость свидания с природой выражена всеми любимыми им символами: музыка, любовь, дружеская беседа… Картине чуждо резкое несогласное движение. То, что противоречит счастью жизни, отторгается миром Джорджоне: миром величавой, свободной, приветливой природы. Дружелюбной, а все ж владычицы: человек обращается к ней как к Всемогуществу и Великому постоянству.

И "фантастический" город Венеция был частицей природы. Как писали тогда, он возник благодаря "чародейственной" силе. Гёте называл ее "мечтой, сотканной из воздуха, воды, земли и неба".

Мечта и чародейственная сила увлекали художника на широкие лестницы, узкие улочки, на пьяццы (площади) и пьяццетты. Он плыл на гондоле по Большому каналу, а рядом, раскрашенные, пестро-сверкающие, словно павлины, скользили другие гондолы. Вода отражала это многоцветье, как и мягкие тона ажурных, щеголяющих друг перед другом дворцов, соединивших в себе строгость линий Древнего Рима, разгульную роскошь Византии и колючую угловатость готики. Переливчатая, непостоянная, ускользающая красота удивительного города, ныне медленно и трагически утопающего на своих 118 островках.

Город, затканный серебристыми нитями каналов, был подобен музыкальной шкатулке. "Самодеятельные" концерты возникали повсюду. К сожалению, мы не можем прикоснуться иглой к матовому диску и услышать известного тогда музыканта — Большого Джорджо, чье пение и игра на лютне "почитались в те времена божественными", как писал, вероятно, несколько преувеличивая, Вазари. Во всяком случае, каждое праздничное собрание жаждет заполучить именно Джорджоне.

Джорджоне создает полотно "Концерт", а в конце жизни — "Вдохновенного певца". Поет молодой итальянец, рука на груди словно "регулирует" силу голоса. Зрелое солнце контрастно лепит фигуру певца, тени глубоки, тона жарки: оливково-золотистый фон, красновато-смуглый цвет кожи, темно-красная шляпа. Песня уносит человека в мир мечты и поэзии.

Джорджоне грустит о быстротечности жизни, но жизнь его полна, чувственна, увлекательна. Он -

Артист, искусство — его стихия, которой он всецело предан. Его картины звучат словно прекрасные мелодии… Смысл его знаменитой "Грозы" так и не разгадан. Что зашифровал художник в картине, изображающей яркое небо, пронизанное молнией, ту особую звенящую предгрозовую тишину, город, античные руины, молодую женщину с лицом "Спящей Венеры" и юношу пастуха? Не поддается толкованию и картина "Три философа": юноша в хитоне, средних лет мужчина в тюрбане и седобородый старец — предположительно средневековая, арабская и современная художнику философские школы…

Картины-загадки, картины-размышления, картины-мелодии. Сотни лет исследователи отмечают "дымча-тость" живописи Джорджоне, ее "потрясающую подвижность". Великий колорист слушал музыку цвета и переносил ее на полотно. "Грозу" можно "услышать" как мелодию постоянного возрождения и обновления. Когда художник пишет "Юдифь" — молодую женщину, убившую захватчика, он забывает о библейском сюжете. Джорджоне передает свое настроение, свою мелодию. Перед нами не победоносная, торжествующая мстительница, но Юдифь, словно взлетающая, свершившая задуманное и уносящаяся ввысь со светоносным мечом-лучом. Милая девушка с темной звездой — драгоценным камнем — на лбу. Она как сама судьба, как предопределение. И нежность, и достоинство, и сожаление, и обаяние находим мы в ее лице, прекрасном по всем канонам красоты XVI века: светлый лоб, темные шелковистые брови, цвет волос, близкий к каштановому, нога длинная, рот маленький, эффектный изгиб руки… Полузакрыла глаза и слушает, улыбаясь уголками губ… Не наслаждается победой и не испытывает отвращения к отрубленной голове Олоферна. Современники называли ее нежной античной музой.