Красные и белые

Азин следил за психической атакой с высокого бугра около железной дороги. Под бугром в березовой роще стояли кавалеристы Турчина. Он ходил по узкому гребню бугра, поглядывал на далекие дымные, то и дело меняющиеся картины боя, ожидая, когда офицерские цепи попадут под перекрестный огонь Северихина и Дериглазова. Азин надеялся: как только офицеры побегут кавалеристы Турчина станут рубить, колоть и гнать, гнать их до самой смертной черты. Кавалерия побеждает внезапностью, и почти невозможно пехоте отбиваться от ее атак. Эту старую, любимую всеми кавалеристами истину знали Азин и Турчин и верили в нее. Но вот психическая атака сменилась рукопашной схваткой, схватка развернулась на трехверстной дуге перед городом, а офицеры все еще не бежали. Военный опыт помогал им больше, чем безумие психической атаки.

Азин почувствовал опасность изменившейся обстановки сражения. Словно подтверждая его опасения, у бугра появился всадник. Азин узнал Гарри Стена, которого он назначил командиром «дикой роты» Второго Мусульманского полка.

Стен без шапки, с лицом, залитым кровью, чуть ли не сваливаясь с седла, крикнул:

— Рота полностью истреблена! Офицеры обошли нас с правого фланга, бойцы Второго Мусульманского бегут…

Азин, готовый к неприятным известиям о Втором Мусульманском, все же был потрясен сообщением Стена. Оттянув на груди красный шарф, он одним махом очутился в седле.

Конная лавина хлынула за промчавшимся с бугра Азиным, вздымая тяжелую грязь. Турчин догнал Азина, и они поскакали к Завьялову, куда сместился центр боя.

Кавалеристы обрушились на офицеров, и началась схватка конницы с пехотой, в которой человеческая жизнь зависит от глупейших случайностей. Азин появлялся в самых опасных местах, но пули, клинки, штыковые удары миновали его.

Над смрадным, захмелевшим от крови, отяжелевшим от грязи, огня и пороха полем висело тусклое негреющее солнце.

Ни красные, ни белые не знали, что сражение продолжается пятый час, что число убитых и раненых с обеих сторон уже достигло двух тысяч. Бойцы Чевырева прорвались на оружейный завод и сражались на дворах, в цехах, на заводской плотине. Но чевыревцы не педозревали, что северихинцы и дериглазовцы прикладами сбивают проволочные заграждения, рвут их голыми руками, ложатся на зыбкие колючие ряды, что они уже захватили три линии окопов, а теперь с помощью кавалеристов Турчина гонят офицеров в центр города. А все вместе они не ведали, что бронепоезд «Советская Россия» овладел станцией и стреляет из всех орудий по убегающим частям противника, что матросы Волжской флотилии и пехотинцы Первого сводного полка у деревни Динтем-Чабья разгромили воткинцев, спешивших на помощь ижевцам. О последнем событии не знал даже Азин, появлявшийся в самых нужных местах в самый необходимый момент. Связные настигали его то у Завьялова, то в Пирогове, то на вокзале. Торопливо и очень точно докладывали:

— В арсенале засели офицеры. Сдаваться не желают.

— Бить из орудий, пока не сдадутся.

— На плотине много мятежных войск. Можно ли хлестануть из гаубиц?

— Кто будет стрелять по заводу, того я сам расстреляю…

— Горит тюрьма, а в ней люди, тысяча голов…

— Что? Люди горят? — Азин огрел нагайкой кубанца.

Он мчался мимо грязных заплотов, серых домишек, голых тополей по разрытым, в черных блестящих лужах, улицам. Жеребец вынес его к высокой каменной стене, за которой укрывалось мерзопакостное здание с железными решетками на узких окнах. Пожар пока охватил караульные пристройки: часовые бежали, распахнув настежь тюремные ворота. Азин вынесся на просторный булыжный двор, взмахнул шашкой:

— Сво-бо-да!..

В пять часов мятежный город пал.

39

— Я назначаю вас командиром Вольской и Инзенской дивизий. Ваша задача — помогать Симбирской дивизии при штурме Сызрани. Не подведете? спросил Тухачевский.

— Да пусть п'оклянет меня мать моя! Мой дед ключи от Смоленска Наполеону не сдал, как же я запятнаю свою биог'афию! Пусть буду последним подлецом, если не оп'авдаю вашего дове'ия, Мишель, — клятвенно заверил Энгельгардт, глядя увлажненными глазами на командарма.

— Тогда в дорогу! Действуйте смело, решительно и, главное, быстро, напутствовал командарм.

Энгельгардт с чувством пожал руки Тухачевскому и Каретскому и, откозыряв, вышел. Они проводили его долгими взглядами и, словно боясь высказать друг другу сомнения, молчали.

— Если бы был другой опытный в военном деле командир, я бы назначил его, — пасмурно заговорил командарм. — Держите с Энгельгардтом постоянную связь, следите за всеми его действиями, — предупредил он Каретского.