Красные и белые. На краю океана

— Русские офицеры всегда отличались дисциплиной. Умри, но сохрани свое знамя! Умри, но спаси свою честь! Умри за веру, царя и отечество! Можно сколько угодно варьировать обстоятельства, в которых погибает русский офицер, но он погибает как рыцарь долга и чести. Рыцарский дух русского офицерства не исчез вместе с царской армией. Офицеры по-прежнему мозг и душа наших полков, во всяком случае моего полка имени Иисуса Христа. Коварству и смелости красных я решил противопоставить волю, мужество, презрение к смерти наших офицеров и... и... психологию! Да, и психологию, господа, и незачем удивляться. Я брошу своих офицеров в психическую атаку против красных. Что такое? А, да, вас поражает неожиданное сочетание слов: атака и психология! Военным специалистам еще не известен такой термин — психическая атака? Что ж, они скоро его узнают. Это мой термин. Я его выдумал для своей, еще никем никогда нигде не применявшейся атаки...

— Не представляю, что это будет? — сокрушенно спросил Юрьев.

•— И мне не совсем ясно,— сказал заинтересованный Граве.

— Всем известно психологическое воздействие внешней, декоративной стороны войск на людские толпы,— ответил Долгушин. — И действительно, в слитности, в точности, согласованности движений, стремительном темпе марширующих- войск, блеске знамен, возбуждающем реве оркестров таится гипнотизирующая сила. Она возбуждает солдат, опьяняет военачальников, устрашает обывателей.

Эта блестящая военная сила кажется неодолимой на всяких маневрах и парадах. Особенно страшной представляется она нашим мужичкам — серой и вообще-то очень мирной скотинке. А теперь вообразите, господа, как с развернутыми знаменами, под рев оркестров быстрым, парадным шагом пойдут офицеры полка имени Иисуса Христа? Одним своим видом, презрением к противнику, к собственной смерти они психически разоружат толпу. Они поселят страх, и все обернется паникой. А паника всегда гибельна для бегущих. Самое главное в такой атаке — выдержать нарастающий темп движения, неразрывность рядов, величавое спокойствие атакующих. Разумеется, командиры идут впереди.

— Это божественно! — воскликнул капитан Юрьев, и румянец заиграл на его припудренных щеках.

— Даже я увлекся вашим романтизмом войны,— сказал Граве. — Готов идти в психическую атаку...

В этот вечер Долгушин рано вернулся к отцу Андрею. Хотя священник и познакомил его со своей племянницей, Долгушин не обратил на нее внимания. Всегда сумрачному ротмистру была безразлична такая же пасмурная девица. Долгушин предпочитал пофилософствовать с отцом Андреем о событиях быстротекущей жизни за рюмкой вина.

Отец Андрей встретил постояльца собранным на стол ужином, бутылкой смородиновой настойки. Ротмистр и священник ужинали, громко разговаривая.' Ева в полуоткрытую дверь слышала каждое слово.

—* Тревожно на душе, Сергей Петрович, все боязнее жить,— жаловался отец Андрей. — Неужели господь оставит нас в роковые минуты? А ведь предчувствую — не только православному воинству, но и священнослужителям придется вставать против антихристова семени...

Крест советую держать в левой руке, а в правой маузер. С крестом хорошо, с маузером надежнее,— мрачно заметил Долгушин. Он рассказал о задуманной им психической атаке.

— Иисусе Христе, помилуй мя грешного! — перекрестился отец Андрей.

— На бога надейся, да сам не плошай — старая пословица,

ваше преподобие,— усмехнулся Долгушин. — Я не люблю словесной шелухи, я — человек действия. Сам поведу свой полк в психическую атаку.

Ева невольно запоминала каждое слово Долгушина: слишком невероятной показалась ей картина психической атаки, только что нарисованная ротмистром. Вдруг она насторожилась: ротмистр уже говорил о другом.

— Солдатов и Чудошвили уничтожили несколько тысяч человек, половина из расстрелянных — никакие не большевики. Возьмите хотя бы баржу смерти в Гольянах, которую так ловко увели красные из-под носа наіпей контрразведки. На этой барже Солдатов и Чудошвили успели погубить триста человек, в том числе и вашего брата...

Долгушин закурил ттапиросу и долго молчал, глядя на скорбный лик богородицы. Взгляд его упал на приоткрытую дверь в горенку: как ни тихо сидела Ева, ротмистр догадался о ее присутствии.

— Там кто-то есть,— указал он пальцем на дверь.

— Ева, это ты? — спросил отец Андрей.

Ева выглянула из-за. двери; Долгушин встал и поклонился.

— Я мешаю вашей беседе? — сказала она. — Могу прогуляться.

— Нет, нет, что вы! — засуетился Долгушин. — У нас нет никаких секретов.

— Посиди с нами, побалуйся чайком. — Отец Андрей удивился тревожному виду племянницы.

С той минуты, как Долгушин заговорил о начальнике контрразведки Солдатове, Ева слушала все внимательнее, напряженнее.