Красные и белые. На краю океана

- но в этом виновато время,

у него нет времени любить меня,-не он...»

Взрыв хохота разрушил ее размышления. Ева прошла на корму, где шумно беседовали бойцы.

— Ладно, построим социализм, а потом што?

Потом всемирную комунию.

— А за комунией што?

'— Пошел ты знаешь куда?

Прекратить ругань! — скомандовал Дериглазов, заметив

— Если охота ругаться, материте белых. Можно при мне.

Мы тут расспорились о случайностях жизни,—подхватил Игнатий Парфенович. — Вот Дериглазов говорит, что все зависит от случая —жизнь, смерть, счастье, беда. Даже правда и та игрушка случая.

А что,-неправда? вскинул на Еву запавшие глаза Дериглазов.

Какое же это счастье — зависеть от случайности ' 3 — рассмеялся Игнатий Парфенович.

Случайного счастья нет? Самого случая не бывает?

переспросил Дериглазов. — Да я сам чудесным случаем жив остался. Чудо-то, возможно, и есть случайное счастье.

Ева понимающе кивнула головой.

Да вот хотя бы случай со мной,— с воодушевлением продолжал Дериглазов.— Меня прошлым летом в Вятских Полянах Азин уже к стенке поставил. Если бы случайно Турчин не появился, быть бы мне на том свете,— с каким-то странным удовольствием выговорил Дериглазов. — Но счастливый случай спас, а потом татары вернули миллион рублей, и стал я Азинѵ закадычнымдругом.

Звонко, со стеклянным переливом, отбили склянки. Сложив на груди руки, Дериглазов следил за пенными водоворотами. Ева оглядывала бесконечную вереницу судов, разыскивая между Азин истребительный кате Р- на котором объезжал флотилию

— Юный вы мой гражданин! —опять заговорил Игнатий Парфенович.— Страшно, когда от слепого случая зависит жизнь человека. Меня поражает ваше легкомысленное отношение к собственной жизни.

Берега Камы темнели, пенные гребни волн светились, как снег. Из-за буксирных пароходов выскочил истребительный катер, Ева увидела Азина. Он стоял, раскачиваясь в лад бегущему суденышку; ветер вскидывал над его головой легкие пепельные волосы, трепал и отбрасывал красный шарф.

зин взбежал по трапу на палубу, с порывистой радостью обнял Еву. Она прижалась к нему: его плечо показалось сейчас единственно надежной опорой.

Кама, запаянная сумерками, стала таинственной, в воде дрожали звезды, река смягчала их пронзительный блеск. Затяжелевшие мглою вершины деревьев, трава, полегшая от росы, небо с отблеском зелени существовали для Евы потому, что существовал Азин. Он накинул на ее плечи кожаную куртку и с любовью вглядывался в лицо, смутное, потерявшее свои строгие очертания.

Впервые любовь вошла в его сердце, и он даже не воображал, что чувство любви было таким болезненно-счастливым, все время изменяющимся, необъяснимым в своих изменениях.

Он поцеловал, ее темные, продутые ночным холодком волосы, шею, онемевшую от напряжения, стал повторять глупые, однообразные, но полные значения слова:

— Я тебя люблю. Так люблю, что не могу и сказать, как...

— И я тебя люблю...

Он закрыл глаза, вслушиваясь в ее слова, в самого себя, в напряженную нрчную движущуюся воду.

— Я мечтал о самых соблазнительных путях к славе. Теперь моя задача — отказываться от них,— неожиданно сказал он.

. — Не говори со мной загадками.

— Любовь выше славы —вот что я хотел сказать’. Жизнь моя — сплошное-сражение за счастье других, успею ли я сразиться за собственное?..

Опять стала медной поверхность реки, на лугах закурились испарения, каменные голыши радужно заиграли. Первый луч проколол воду, первая чайка наткнулась на него и, словно привязанная, полетела в небо; из омутов вставали одно за другим и двигались ввер-х солнечные ядра.

16

В Сарапуле на пароходе появился новый пассажир.

В кителе защитного цвета, неизменной хромовой фуражке, Давид Саблин прошмыгнул на верхнюю палубу, где и столкнулся с Игнатием Парфеновичем.

— А-а, старый приятель! Выручай, друг, я без места, а еду до самой Самары. Догоняю Пятую армию, задание сверхважное, устал, измучился в дороге.

— Я в каюте не один,— смутился Игнатий Парфенович.

— Это не имеет значения, я и на полу пересплю.

В каюте Саблин кинул на крюк фуражку, расстегнул воротник кителя, выволок из недр своего портфеля бутылку спирта и закуску.

— Выпьем для радости встречи. С вином, как с врагом, не стоит церемониться...

— По каким делам в Пятую? — спросил Игнатий Парфенович, осторожно принимая стопочку из руки Саблина.

Скверная работа, Парфеныч, чистить советские конюшни от дворянской, от буржуазной скотины, но служу революции по-солдатски. Измену, дезертирство, трусость выжигаю каленым железом, особенно трусость — матерь всех пороков. Из-за нее даже неплохие люди становятся хамами и холуями. — Саблин

закинул ногу на ногу, поймал носком сапога стайку солнечных зайчиков.

Хамы и холуи, как правило, трусы,— согласился Игнатий Парфенович.

— Пятая армия засорена всякой сволочью, необходима развернутая^ борьба,—продолжал Саблин с сытой, самодовольной ухмылкой, —Но я устрою славную чистку, у меня все будут тонкими, звонкими да прозрачными...

В каюту вошел Дериглазов; от его мощной, неуклюжей фигуры сразу стало тесно. ѵ

Мой сосед,— сказал Игнатий Парфенович.