Красные и белые. На краю океана

Стану я на такого паскудника клепать! — рассвирепел Саблин. Захотелось поставить к стенке Курочкина, но Саблин подавил свой жгучий порыв. «У меня нет формальных оснований для расстрела. Этот тип объявил при свидетелях о своем желании служить в Красной Армии. Если о расстреле узнают Тухачевский или Никифор Иванович, мне не поздоровится. А надо попугать его». Он приказал начальнику караула:

— Выведи этого субчика во двор — ив расход...

Начальник караула нехотя поднялся, не веря в серьезность саблинского приказа. Курочкин побелел, огоньки в зрачках потухли, руки опустились..

^Как ты смеешь измываться над человеком! — раздался глухой гневный голос Никифора Ивановича. Он стоял в полураскрытой двери с какой-то папкой в руке и слышал весь разговор Саблина с Курочкиным. — Как ты смеешь! Если этот человек в чем-то виновен, то надо доказывать вину, а не угрожать расстрелом. Оружие на стол! — крикнул Никифор Иванович.

Саблин торопливо вынул из кобуры маузер.

— А теперь отправляйся на гауптвахту. Десять суток! Я отстраняю тебя от обязанности следователя.

Выслав из комнаты Саблина и Курочкина, Никифор Иванович присел к столу, раскрыл папку. С горечью человека, обманутого в самых лучших чувствах, выдрал из папки шелковый белый лоскуток. На нем тушью мельчайшими буквочками было выведено: «Сим удостоверяется, что товарищ Садке Шандор работает представителем Сибуралбюро при ЦК РКП (б)».

— Подпись тут моя, ничего не скажешь.— Никифор Иванович отбросил лоскут,—Почти год действовал провокатор, а мы

верил» ему, как самому надежному товарищу, и только случай помог разоблачить Садке.

С той минуты, когда Никифор Иванович убедился, что Садке провокатор, какая-то непонятная опасность постоянно чудилась ему: так бессознательно опасаются чучела гадюки.

Никифор Иванович приказал привести арестованного.

Высокий, атлетически сложенный, красивый человек встал у порога, окинул бархатистыми глазами кабинет, стол с грудой бумаг. Как и раньше, он произвел впечатление на Никифора Ивановича, только сейчас это было совсем иное впечатление. Ненависть и презрение испытывал он к разоблаченному теперь провокатору, виновнику гибели многих товарищей.

— Сибуралбюро направило в Омск двух представителей с крупной суммой для подпольного комитета партии. Деньги были запрятаны в выдолбленное сиденье кошевки. Что случилось с ними?

— Они расстреляны. Деньги,— кажется, три миллиона рублей,— поступили в адмиральскую казну..,

— Старик крестьянин вез в Челябинск директивы Центрального Комитета партии. Он бесследно исчез.

— Это мое Дело, мое дело,— поспешно согласился Садке.— Крестьянина повесили в Челябинске...

— Охранка летом арестовала видных деятелей омского подполья.

— Это я выдал их.

— Провал конспиративной квартиры в Омске и гибель Артемия тоже ваше дело?

- Да.

Никифор Иванович смотрел на матовое, чистое, с остроконечной бородкой лицо Садке, «Его физиономия — всего лишь маска, двоедушная, циничная, примитивная, но и страшная в своем примитиве. Время старого режима порождало таких моральных уродов, время белой тьмы утроило их уродство».

— Почему вы стали на путь предательства?

— Честолюбцы стремятся к власти, люди страстей —к удовольствиям.

— Клейма предательства с вас уже не смоешь, как с леопарда пятен.

— Зря вы сказали про леопарда. Лишь бы сравнить меня с зверем, сказали. А сравнение с Иудой уже устаредо?

— Библейский предатель был все-таки человеком.

— Ну да, ну конечно, он предал только господа бога. Для меня ваши слова о предательстве не имеют никакого значения. Я боролся,с вами с помощью лицемерия и ненависти: ненависть придавала "силы, лицемерие служило ширмой. В борьбе с вами хороши любые средства, допустимы все способы, полезны всякие уловки, но я еще обладал незаметной, убийственной вла-

стью. Я скрывал свои тайны, но погружался в раскрытие ваших...

Никифор Иванович терпеливо выслушал провокатора, ответил с нескрываемым презрением:

— Могучие исторические явления не обходятся без грязной пены. С вами разговор будет не длиннее выстрела...

31

Командиры Пятой армии уже несколько дней ожидали этой новости: Тухачевский отзывался с Восточного фронта.

— На Кавказ нашего командарма посылают. Он свернул шею Колчаку, свернет шею и Деникину,— говорил Никифор Иванович начдиву Генриху Эйхе. — А вас Реввоенсовет назначает командармом Пятой. Возражать, надеюсь, не будете? — Лицо Никифора Ивановича осветилось широкой, сердечной улыбкой: ему доставляло удовольствие сообщать людям приятные новости.

В резиденции бывшего верховного правителя теперь стало шумно: командиры и комиссары Пятой армии собрались на прощальный вечер в честь отъезжающего командарма. Никифор Иванович молча прислушивался к спорам молодых людей. «Они не только сыновья своих отцов, они —дети нынешнего великого времени,— думал он. — Разрушая старое, они творят новое и творчеством этим совершенно отличаются от людей предыдущих поколений». Доносились до него и беспечные, глубокомысленные или хвастливые фразы. Говорили все сразу, утверждая свою, часто туманную, без точных очертаний, мысль.