Красные и белые. На краю океана

Донауров ел, пил, тихо пьянея больше от присутствия Фе-оны, чем от вина. Теперь он был влюблен не только в Феону, но и в ее отца, Каролину Ивановну, даже в Тюмтюмова. Ведь влюбленные — поэты своей любви — распространяют ее на весь мир.

Тюмтюмов поднялся с места, держа бокал на отлете. Постучал ножом по бокалу.

— Господа, позвольте тост в честь именинницы! Дорогая наша Каролина Ивановна! Вы — редкая представительница прекрасного пола, показавшая нам не слабость, а силу. Факел цивилизации, зажженный такими женщинами, как вы, не погасят ни морозы, ни метели. За долгую молодость мужественной и очаровательной феи Севера!

Гости шумно выпили, и тотчас же встал один из братьев Сивцовых.

— Мы предлагаем тост за белого человека! Что бы делали мы — дети таежного народа—без просвещенной помощи Каролины Ивановны или мистера Блейда? Пасли бы оленей, жили бы в дымных чумах, ели хлеб с сосновой заболонью. Сейчас же, мы добываем золото, строим радиостанции, тянем телеграфные'линии на тысячи верст,— сказал он.

— Это который Сивцов? Они все на одну колодку,— заинтересовался Донауров.

— Сивцов Третий, его зовут Софроном,— пояснила Феона.

— Позвольте мне ответное слово,—рассмеялась Каролина

Ивановна. — Выпьем за тех, кто сейчас в тайге охраняет наши прииски и, если потребуется, грудью встанет за наше спокой-ствие. За здоровье нашего общего друга Ивана Елагина!..

Донаурову тоже захотелось сказать что-нибудь о первозданной красоте Севера, о прекрасных женщинах, живущих на морозной земле, но голова уже немножко кружилась, и как в легком тумане он видел лида, слышал голос священника:

Люди должны быть прозрачны друг другу духовными помыслами. Если новое общество будет хоть на капельку лучше религии, я почту его лучом надежды человеческой,— говорил отец Поликарп.

— Не меряйте вы людей на церковный аршин, они не достойны ни бога, ни дьявола, их надо драть! Ваши надежды давно стали нашими воспоминаниями! — басил Тюмтюмов.

Феона заиграла на пианино, и Андрею в этой музыке почудились стук копыт, треск рогов, свирепая дробь шаманского бубна. Братья Сивцовы, положив друг другу на плечи руки, начали танец оленьей упряжки. Но вот, будто каюр вскинул хорей, нырнули в глубокий снег нарты, застучали рога, бешеный бег захлестнул братьев. Со звериной яростью плясали Сивцовы, и Андрею стало тревожно от таежного танца их.

В библиотеке началась карточная игра: Блейд, метавший банк, выложил на стол пачку долларов, Тюмтюмов нацедил в хрустальный бокал золотого песка, Каролина Ивановна насыпала стопочку мелких самородков.

— Любите играть в карты? — спросила Феона, следя лихорадочными глазами за банкометом.

Люблю, только избегаю. Опасная игра,— признался'Андрей.

— Опасности создают мужчину. В игре, как и в любви, важнее всего уверенность.

Мы играем только на золото. Если нет, займи у меня,— Каролина Ивановна протянула Феоне горсть самородков.

Блейд сдал. Феона заглянула в карты, передала Донаурову, сказала за него:

— Ва-банк, мистер Блейд,

— Принято!

— Три дамы и две семерки, мистер Блейд,

— Бито! Делайте новые ставки.

— Снова ва-банк, мистер Блейд,

-— Принято!

— Три туза и джокер, — объявила Феона, бросая на стол карты и придвигая к себе доллары и золото.

— Везет тебе, девочка,— сказала Каролина Ивановна.

Феона вернула долг, посоветовала категорически:

— Если хотите выиграть в покер — бейте по банку. Когда-нибудь да сорвете, а мы больше не играем. Мы пойдем гулять..,

Феона и Андрей вышли из дома на берег Кухтуя. В белой ночи двигалась бугристая полоса, словно какой-то неслыханной силы паровоз выбрасывал клубы пара,— Кухтуй оделся в испарения перед рассветом. На сизом от безлунного свечения небе выпукло стояли сопки, в реке таял тот же безлунный свет. Из тайги выбежало стадо оленей; увидев людей, животные шарахнулись в сторону.

— Это олени Элляя,— решил Андрей. — А почему олени не пасутся около воды? Элляй говорит, боятся своих отражений в воде. Так ли это? Может быть, ерунда? Страх животного перед собственным отражением — досужая выДумка Элляя.

— Ему стоит поверить, Элляй знает, что говорит. Дитя природы!— твердо ответила Феона. — Гляньте, какое облако повисло над прибрежной сопкой! Просто парус, утащит сопку в море...

Донаурову тут же показалось — сопка тянется за облаком и плывет по воздуху, и то, что Феона это подметила раньше, доставило ему удовольствие.

«Сейчас скажу, как люблю ее», — он взял под локоть Феону, но она освободила руку.

— Вы все еще больны золотой лихорадкой и знаете, что такое сладкая тяжесть золота?

— Сладкая тяжесть золота легче безответной любви,— выпалил Андрей.

— Это объяснение в любви?

— Господи, да как же иначе понимать! — Он опять поймал ее руку.

— Подождите, Андрей. Мне дорого ваше признание, но если я шутила о позолоченной раме для любви, то сейчас говорю серьезно — не признаю рая в шалаше.

— Что же мне делать? Сперва разбогатеть, потом надеяться?