Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

Император оттолкнул левую руку Зубова, на что последний, сжимая в руке массивную золотую табакерку, со всего размаха нанёс правой рукой удар в висок императора… тот без чувств повалился на пол. В ту же минуту француз-камердинер Зубова вскочил с ногами на живот императора, а Скарятин, офицер Измайловского полка, сняв висевший над кроватью собственный шарф императора, задушил его…»

Что за позорная и гадкая картина. Полковник Саблуков, оскорблённый происшедшим, а он нёс службу в Михайловском замке и достаточно знал Павла, навсегда покинул Россию. Он не пожелал иметь такую землю Родиной…

А что стоит объяснение Александра с умирающим Кутузовым в Бунцлау!

— Простишь ли ты меня, Михайло Илларионович?

— Я прощаю, государь… Но простит ли вас Россия?..

Молодчина этот чиновник, не убоялся рассказать современникам то, чему стал невольным свидетелем.

Кайзер, смешно морща нос, говорит с отвращением:

— Матушка-императрица… Задрипанная дочь немецкого генерала, принцесса захудалого рода садится на русский престол — и Россия послушна ей. Из русской знати капризно выбирала себя самца повыносливей. Не очень понравился — на ночь, получше самец показал себя — задерживался на неделю, совсем кобелина первый сорт — на месяцы. Русский трон.

— Николка Корнаков у неё вышел бы в генерал-аншефы, — говорю я.

— Я так думаю, что Николка и самого Луку посрамил бы, — ухмыляется длинный Юр, который знает о Луке всё наизусть, вплоть до всех знаков препинаний. Он с почтением относится к Баркову[7]

, считая его вопреки всем мнениям родоначальником современного русского языка.

— Это для ассонанса — как всегда важно говорить не к месту Васька Сотников.

Он помешался на этом ассонансе и вставляет его где нужно и не нужно.

— А матушка-то оказалась неглупой, — говорит Ванёк Князев. — Сколько дел наворотила. Другие умели только подставлять… а эта кое-что оставила.

— С таким народом человек самых средних способной будет выглядеть гением, — говорит Кайзер.

Я молчу.

* * *

В орденских ленточках Ивана — солдатская Слава 3-й степени, Красная Звезда, две медали «За отвагу», потом — «За взятие Белграда», «За победу над Германией»…

А на старой Андреевской Звезде стоял девиз: «За веру и верность»… Вот это девиз!

Вокруг одного из шубинских орденов — легенды. Красная Звезда — единственный из орденов, которым тут же, на месте, имел право награждать командир дивизии. Обычно адъютант комдива так и носил их в сумке, на всякий случай. Однажды в 1-й траншее на рекогносцировке комдив признал в Шубине своего солдата по боям сорок третьего. Слово за слово и выяснилось любопытное обстоятельство: гвардии сержант (тогда ещё не старший) принимал участие в восьми рукопашных схватках, свидетелем одной из которых и, пожалуй, самой кровавой, с полкового НП и оказался комдив… Восемь рукопашных? У немцев за участие в одной выдавался особый значок, а тут цел и невредим после восьми!

От своих офицеров мы знаем: пехота при преодолении полосы обороны с последующим преследованием противника за две недели боёв теряет от 80 до 90 % личного состава.

Госпитали, эвакопункты, пустые санитарные поезда готовятся к приёму раненых — и всё равно не справляются с потоком. В несколько дней десятки и десятки тысяч искалеченных затопляют тылы. Старший сержант Кушнарёв говорит, что не хватало ни сестер, ни врачей. Люди валялись по дворам, в сараях, просто на земле. На километр — стон, плач! Кушнарёв ранен пять раз, последний — в гортань и основание языка. «Жуткое не в боли, — дёргаясь, рассказывал он, — а в страхе захлебнуться. Дышать нечем — кровь стоит и не пускает воздух. Ко мне подошла сестра и с отвращением: «Опять пьяный!» Я ей показываю, мол, пропадаю, из груди одно бульканье, а она, сука барабанная, только халатиком вильнула. Не наткнись на меня хирург — задохся бы, уже глаза выкатывал, дышать нечем…»

«Весной и осенью потери возрастают из-за массовых заболеваний ревматизмом, — повторяет в назидание нам преподаватель биологии подполковник Прудников. — В устойчиво скверные погоды они даже превышают убыль от ранений».

Подполковник Прудников — бывший командир батальона, затем начальник штаба полка и начальник оперативного отдела штаба армии. За два месяца до конца войны «виллис» подорвался на мине. Подполковник потерял левую руку до локтя. Ссылки же на ревматизм преследуют одну и ту же цель: поддержать в нас сознательное отношение к беспощадной физической закалке и суровому режиму…

Смотрю на Шубина: что и говорить — глаза приметные. Понять командира дивизии можно. Недаром тот распорядился установить подлинность фактов и доложить без проволочек. В штабе офицеры сверили по документам: кругом прав гвардии сержант! Комдив не стал вызывать Шубина, а сам пришёл. И тут же в траншее привинтил орден к гимнастёрке. Иже за правду и за верность.

— Тебе бы «боевик», дел-то у тебя каких набралось! — сказал комдив, — но ещё не поздно, при случае сам доложу командующему.

Да не пришлось. Сложили голову и комдив, и адъютант, и начальник штаба — все сразу в один миг…