Красный бамбук

Игорь Викторович, вы так и не поняли, отчего ваш сын таким стал? Вы его таким воспитали. Ремнем в него правильные основы вбивали – и вышло, что своей собственной морали у него нет, которая по своему убеждению, а не из-под палки. И как только палку убрали, когда вы в командировке – значит, можно пускаться во все тяжкие, ведь уже не накажут! В итоге, хотели вы из Алеши коммуниста воспитать, а сделали раба, который под надзором умеет притвориться послушным, показать что от него хотят, а как только надзиратель отвернется, так все дозволено. Растили коммуниста, а вышел коллаборционист, вроде фашистских полицаев, которые до войны притворялись советскими людьми, а после немцам служили – и грабили, убивали, показывая свою истинную суть. Допустим, вернули бы вам сына, сделали бы вы ему очередное внушение, а дальше что? Встретится вашему Алешеньке другая Маруся, или кто-то вроде ее братца – и снова на дело пойдут, убивать? Зная, что добрый папа от тюрьмы отмажет. Все, поздно уже что-то менять – поезд ушел. И лично я совершенно не верю, что тот, кто свою старую учительницу ногами насмерть забил – даже теоретически может раскаяться и измениться, снова человеком стать. Кто черту переступил – уже не возвращаются.

– И вы тоже к этой черте идете, гражданин Анохтин – подхватывает Валя – вы понимаете, что если бы вы первым своего сынка осудили, к вам не было бы никаких претензий? А еще и пожалели бы искренне, что у заслуженного товарища и выросло такое чмо. Но вы не осудили, а пытались правосудию помешать – значит, морально приняли на себя часть Алешиной вины. И даже тогда у вас был еще шанс отделаться строгачом с занесением – но вы решили упорствовать, спорить с ясно выраженной оценкой Партии, тем самым себя Партии противопоставив. Что ж, мы не Америка, где Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности людей на улицу вышвыривает – ни работы, ни жилья, под забором с голоду подохни. У нас, даже когда вы партбилет на стол положите, с должности вон, и номенклатурную квартиру придется освободить – пойдете хоть слесарем на завод, в СССР любой труд почетен, и место в общаге вам найдется. Себя вините, бывший командир штрафной роты, капитан Анохтин – что собственного сына воспитывали, как тот свой контингент. Не умеете иначе – ваши проблемы. Вот и получили – а как у поэта сказано:

Сын за отца не отвечает.

Закон, что также означает:

Отец за сына – головой.

Анохтин рот разевает, как рыба, вытащенная из воды. Положим, койкоместо ему не грозит, жилищное строительство у нас развито, и рабочим-москвичам обычно уже комнату дают, это приехавшим из провинции – койку в общем помещении. Но пусть помучается, мне его нисколько не жаль.

– Мне от сына надо было отречься? От единственного сына? Как в тридцать седьмом…

От виновного сына – чья вина абсолютно доказана. За что он получит все, что по закону положено. И Служба Партийной Безопасности особо проследит, чтобы в этот раз справедливый приговор был вынесен, и исполнен. Вы лучше подумайте – это ведь вы своего сына приговорили. Вы сделали его таким – ведь это благодаря вам у вашего Алеши в семнадцать лет девушек не было вообще, пару раз знакомился, так вы браковали, «не подходящие». И за шаг в сторону – ремнем. Не желая видеть, что за внешним послушанием в вашем сыне – скрытый протест, жажда самоутвердиться и ненависть к вам, вы не знали, так дневник его прочтите. И что там же записано, «Софья Эдуардовна была единственной, кто выслушает и поймет» – вот только она его в доброте душевной чаем поила, и уговаривала, «он же твой отец, он старше, он прав» – чего он и ей не простил. Зато за Маруську свою цеплялся, первую свою женщину, от которой, по показаниям свидетелей, «такие флюиды, что мимо пройдешь, и уже хочется». Он ведь ее до последнего старался обелить, на себя все брал – потому что был уверен: ему, как несовершеннолетнему, высшей меры не будет. А на бутылке пальчики ее – и показаниям ее же брата я склонна верить: что Алеша все не решался, и уже готов был встать и уйти – так Маруся бутылку схватила и ударила первой, крича «ну сделай хоть что-то, слизняк». Всех девушек отваживая, до того сына довели, что он уже за такую тварь ухватился. Вы во всем виноваты – с этим и живите теперь. Воспитывали сына, как своих подчиненных-штрафников, «главное, чтобы приказ был выполнен», а что у тебя в голове, плевать. А нельзя так, с близким человеком. Закручивали так, что сорвали резьбу – вот и рвануло.

Промолчу – не хватает еще перед этим распинаться! – что подумала я сама. У меня Владику уже одиннадцать, за ним Илюша с Оленькой подрастут, вот войдут все они в «возраст противоречия», когда и я для них не авторитет, как воспитывать тогда? Не дай бог, так же упустишь, пытаясь оградить от всего плохого – но ведь и отпускать их полностью в «свободный полет» нельзя, вдруг по дури куда-нибудь влезут? Когда я после с Михаилом Петровичем своими опасениями поделилась – то ответил мой Адмирал: