Весьма характерен факт – название мятежа и его участников по имени вождя Авеколо существует исключительно в европейской историографии. Сами повстанцы не называли себя никаким объединяющим именем. Единство нужно для созидания – разрушители могут быть каждый сам за себя. В итоге, благая энергия возмущения против колониального ига, могущая привести народы Африки к свободе, ушла в энтропию внутренних дрязг. Население быстро поняло, что во время смуты быть «человеком с ружьем» (или хотя бы с палкой) намного лучше, чем сеять и пахать, а после кто-то придет и отберет весь твой урожай. «Убьем всех белых» – но и черные единоплеменники из соседней деревни были часто вовсе не «своими», а объектом грабежа, «теми, кого мы заставим за нас работать». И эта эпидемия разрушения – не могла быть исправлена разрушением: в первые послевоенные годы Англия пыталась бороться с мятежом посредством воздушных бомбардировок, в том числе даже с применением химического оружия. Результатом были лишь бессмысленные жертвы и вред природной среде – если даже удавалось обезлюдить какой-то район, его быстро заполняли повстанцы с соседних территорий. Чтобы подавить мятеж, одной военной силы было недостаточно – надо было после организовать там порядок, и заставить всех жить по нему, то есть опять же, создать работающую экономику. И с военной точки зрения – в дополнении к технической мощи, нужна была масса пехоты, чтоб контролировать территорию постоянно, а не налетами. А у послевоенной Британии были большие проблемы – и с организацией нормальной жизни на отбитых у повстанцев территориях, и с наличием хорошей пехоты.
Мятеж изначально так и не сумел победить в местах, где европейская цивилизация была наиболее организована – в городах (особенно, портовых), возле железных дорог (например, Момбаса- Найроби). А также там, где белые колонисты составляли значительную прослойку (вооруженную и организованную по-военному) – добровольческие «коммандо» из местных фермеров при подавлении мятежа действовали столь же эффективно, как элитные профессионалы из САС, за счет знания территории, местных условий, а особенно, мотивации, имея за спиной своих жен и детей. Относительно спокойно было также по берегам рек (по которым курсировали бронекатера, накрывая огнем любое подозрительное движение, а при необходимости, и высаживая десант), в местах добычи экспортных товаров (крупные плантации и шахты), где наличествовала хорошо вооруженная частная охрана. Вдали же от удобных путей сообщения (рек и дорог), особенно в лесу, а не в саванне – жизнь чужака (без разницы, белого или черного) стоила дешевле, чем один патрон. Следует считать преувеличенным мнение, что все мятежники были каннибалами и поклонниками черных культов (оставим это приключенческому кино), но есть несомненные данные, что некоторые из повстанцев были виновны и в этом.
Об особой вере авеколистов полных и достоверных сведений нет – так как при подавлении мятежа жрецов их культа как правило, в плен не брали. Сам Авеколо был католиком и вряд ли до своей гибели успел что-то создать – так что имя основателя (или основателей) черной африканской веры осталось неизвестным. Мы знаем лишь, что центральное место в ней занимали некий Отец (награждающий – посылающий удачу и добычу) и Мать (жестоко карающая врагов, а также за неповиновение), имели место кровавые жертвы, в том числе и человеческие. Но так как среди повстанцев не было единого «идейно-духовного» стандарта, то адептами этого культа были далеко не все (и сам культ мог различаться в разных местах и в разное время). И эта «черная вера» скорее, была во вред мятежу – поскольку например, племена внутренних районов Черной Африки и восточного побережья, принявшие ислам, отнеслись к авеколистам крайне враждебно, даже оказывая колонизаторам активную помощь в истреблении мятежников.