Красный, белый и королевский синий

Алекс хочет позвонить Генри. Он понимает, что в этом есть смысл, ведь они всегда были постоянными ориентирами в мирах друг друга, притягиваясь, словно крошечные магнитные полюса. Такие законы физики сейчас весьма обнадеживают.

Господи, виски делает его таким сентиментальным. Он заказывает еще один. Алекс раздумывает, не написать ли Генри, несмотря на то что, вероятно, тот уже где-то за Атлантикой, когда над его ухом раздается мягкий и теплый голос. Алекс уверен, что ему кажется.

– Я буду джин с тоником. Спасибо, – слышит Алекс, и перед ним появляется Генри собственной персоной. Он подсаживается к нему у барной стойки, слегка взъерошенный, в джинсах и своей мягкой серой рубашке на пуговицах. На одну безумную секунду Алекс даже спрашивает себя, не вызвал ли его утомленный от стресса мозг этот сексуальный мираж, когда Генри, понизив голос, произносит: – Ты выглядел очень жалким, напиваясь тут в одиночку.

Что ж, это точно реальный Генри.

– Ты… что ты здесь делаешь?

– Знаешь, как номинальному главе одной из самых могущественных стран в мире, мне удается держать руку на пульсе международной политики.

Алекс приподнимает бровь.

Генри смущенно склоняет голову.

– Я отправил Пеза домой одного, потому что очень переживал.

– Вот оно что, – подмигнув, отзывается Алекс. Он тянется за напитком, чтобы скрыть свою легкую, но грустную улыбку, и лед из стакана стучит по зубам. – Не произноси при мне имени этого ублюдка.

– Ваше здоровье, – произносит Генри, когда бармен возвращается с его напитком.

Генри делает первый глоток и слизывает лаймовый сок с большого пальца. Черт возьми, он хорош. На его щеках и губах проступает румянец бруклинского летнего тепла, к которому так не привыкла его английская натура. Генри выглядит, как что-то мягкое и пушистое – что-то, во что Алексу так хочется погрузиться, – и он понимает, что тревога в его груди, наконец, ослабевает.

Так редко кто-то, кроме Джун, справляется о его делах. Такой образ он создал себе сам – баррикада из обаяния, импульсивных монологов и твердолобой независимости. Генри смотрит на него так, словно Алексу не удалось его одурачить.

– Поторопись с выпивкой, Уэльс, – говорит Алекс. – Там, наверху, меня ждет большая двуспальная кровать. – Он двигается на своем стуле, задевая коленом колени Генри и раздвигая их в стороны под барной стойкой.

Генри искоса смотрит на него.

– Раскомандовался.

Они сидят в баре до тех пор, пока Генри не допивает свой напиток. Алекс слушает умиротворяющее бормотание Генри, рассуждающего о разных марках джина, благодарный за то, что в кои-то веки Генри рад вести разговор в одиночку. Он прикрывает глаза, пытаясь забыть все катастрофы сегодняшнего дня. Он вспоминает слова Генри, сказанные им в саду несколько месяцев назад: «Ты никогда не задумывался, каково это – быть никому не известным в мире человеком?»

Алекс представляет, что он – обычный неизвестный человек, вычеркнутый из истории. Ему двадцать два года, он изрядно пьян и тащит другого парня в свой гостиничный номер за петлю ремня. Прикусив губу, он шарит за спиной, чтобы включить свет, и думает: «Мне нравится этот парень».

Они отрываются друг от друга, и, открыв глаза, Алекс видит, что Генри наблюдает за ним.

– Уверен, что не хочешь об этом поговорить?

Алекс стонет. Дело в том, что он хочет об этом поговорить, и Генри это знает.

– Просто… – Алекс вздрагивает и делает шаг назад, упирая руки в бока. – Я хотел стать таким же, как он, лет через двадцать, понимаешь? Мне было пятнадцать, когда я встретил его в первый раз, и я… преклонялся перед ним. Он был всем, чем я хотел стать. И он заботился о людях и о своей работе, потому что это было правильно и потому что мы делали жизнь людей лучше.

В тусклом свете единственной лампы Алекс разворачивается и присаживается на край кровати.

– Я никогда не был так уверен, что хочу заниматься политикой, как тогда, когда приехал в Денвер. Я увидел этого молодого, эксцентричного парня, похожего на меня, который засыпал за своим рабочим столом, потому что хотел, чтобы дети в школах его штата имели право на бесплатные обеды. И я подумал: «Я мог быть таким же». Честно, не знаю, достаточно ли я хорош или умен, чтобы когда-нибудь стать таким же, как мои родители. Но я могу стать похожим на него. – Алекс опускает голову. Последние слова он никому и никогда раньше не говорил. – А теперь я сижу здесь и думаю об этом продажном сукином сыне. Поэтому, может быть, все это чушь собачья, и, возможно, в действительности я просто наивный ребенок, который верит в чудеса, которые не случаются в реальной жизни.

Генри подходит и встает перед Алексом. Его бедро касается колена Алекса, а рука опустилась ему на плечо.

– Чужой выбор не меняет того, кто ты есть на самом деле.

– А мне кажется, меняет, – отвечает ему Алекс. – Я хотел верить в то, что есть те, кто полон доброты и делает эту работу, потому что хочет нести добро людям. Те, кто чаще всего поступает правильно и руководствуется верными причинами. Я хотел быть человеком, который верит в это.