Красный шторм поднимается

— Вы получите их только после того, как закончится наш суд, — и этот трибунал весьма продолжительным, генерал Робинсон, — добавил Алексеев. Сейчас они говорили как солдаты, а не как дипломаты. — Неужели вы считаете, что пострадали только ваши страны? Когда-нибудь я расскажу вам о тех страданиях, которые мы вынесли от этой прогнившей верхушки!

— И вы полагаете, что те, кто сейчас захватили власть, сумеют все это изменить?

— Откуда я знаю? Но мы попытаемся. Как бы то ни было, это наше внутреннее дело.

Да неужели? — едва не сказал Робинсон.

— Вы говорите слишком уверенно для представителя только что созданного и весьма неустойчивого правительства.

— А вы, генерал, говорите слишком уверенно для человека, который всего пару недель назад находился на грани поражения. Помните, что вы говорили об удаче? Ну что ж, если хотите, оказывайте нажим на нас. Советский Союз больше не может выиграть войну, зато обе стороны могут ее проиграть. Вы ведь знаете, что все висело на волоске. Мы едва не разгромили вас. Если бы не эти проклятые невидимые бомбардировщики, уничтожившие мосты в первый же день войны, или если бы нам удалось разгромить еще три или четыре ваших конвоя, сейчас вы просили бы меня о перемирии.

Достаточно было одного или двух конвоев, напомнил себе Робинсон. Действительно, чаша весов колебалась до последнего момента.

— Я предлагаю прекратить огонь уже в полночь, — повторил Алексеев. — После этого, через две недели, мы отведем войска на позиции, которые они занимали до начала войны, и бойня прекратится.

— Как насчет обмена военнопленными?

— Об этом можно договориться позднее. Берлин может стать самым удобным местом. — Как и следовало ожидать, война почти не затронула этот город.

— Судьба немецкого гражданского населения за вашей линией фронта?

Алексеев на мгновение задумался.

— Они смогут беспрепятственно вернуться после прекращения огня — более того, я прикажу пропустить машины с продовольствием через передовые линии — под нашим наблюдением.

— Жестокое обращение с гражданскими лицами?

— Я лично займусь этим. Все, виновные в нарушении устава полевой службы, будут преданы суду военного трибунала.

— Откуда я знаю, что вы не используете эти две недели для подготовки нового наступления?

— А я откуда знаю, что вы не начнете контрнаступление, запланированное на завтра? — возразил Алексеев.

— Вообще-то оно должно начаться через несколько часов. — Робинсону так хотелось принять предложение русского генерала. — Вы уверены, что ваши политические руководители пойдут на эти условия?

— Да. А ваши?

— Я должен получить их согласие, но мне предоставлено право согласиться на прекращение огня.

— Значит, решать предстоит вам, генерал Робинсон.

***

Адъютанты генералов стояли у опушки, беспокойно поглядывая на своих начальников. С генералов не сводили глаз также русские автоматчики и экипаж вертолета. Генерал Робинсон протянул руку.

— Слава Богу, — выдохнул русский адъютант с облегчением.

— Да, — согласился американец.

***

Алексеев достал из заднего кармана поллитровую бутылку водки.

— Я не притрагивался к спиртному в течение нескольких месяцев, но мы, русские, привыкли обмывать договор глотком водки.

Робинсон поднес горлышко бутылки к губам, отпил из нее и передал бутылку Алексееву. Тот сделал пару глотков, размахнулся и швырнул бутылку в лес. Ударившись о ствол дерева, она не разбилась. Русский и американский генералы переглянулись и расхохотались. Теперь, когда была достигнута договоренность, их охватила волна облегчения.

— Знаешь, Алексеев, если бы мы были дипломатами, а не солдатами…

— Да, именно поэтому я и приехал. Прекратить войну проще тем, кто понимает ее.

— Совершенно верно.

— Скажи мне, Робинсон, — начал Алексеев и задумался, пытаясь вспомнить имя американского генерала — да, Юджин, а отца звали Стивен, — скажи мне, Евгений Степанович, когда мы прорвались у Альфельда, насколько близко…

— Вас отделяло от победы совсем немного, я даже не знаю, сколько часов. У нас тогда оставалось боеприпасов всего на пять суток, однако пара конвоев сумела пересечь океан почти беспрепятственно, и мы смогли продолжить боевые действия. — Робинсон остановился. — Что вы собираетесь сделать со своей страной?

— Не знаю. И товарищ Сергетов тоже не знает. Однако партия должна нести ответственность перед народом, руководители государства тоже. Мы усвоили этот урок.

— Мне нужно возвращаться, Павел Леонидович. Хочу пожелать вам удачи. Может быть, через некоторое время…

— Да, может быть. — Они пожали руки.

Алексеев следил за тем, как верховный главнокомандующий силами НАТО в Европе подозвал к себе адъютанта, который тоже обменялся рукопожатием со своим русским коллегой. Они поднялись в вертолет. Турбины загудели, четырехлопастный винт начал медленно раскручиваться, набирая скорость, и винтокрылая машина оторвалась от земли. «Блэкхоук» описал круг над поляной, давая возможность русским вертолетам охранения занять позиции, и полетел на запад.