Красный тайфун

– То есть вы предлагаете всей Америке сыграть в русскую рулетку? При том, что есть вероятность, что все это ваша паранойя? А если, к несчастью, вы окажетесь правы, то может стать, что противник намного нас сильнее и опережает в развитии? Вам опыта берлинского неудачника мало?

– А у вас есть другое предложение?

– Для начала – добыть более достоверную информацию. И если подтвердится, от лица всего мирового сообщества требовать, чтобы все межвременные контакты контролировались исключительно всем этим сообществом, а не одним СССР.

– И как мы это потребуем? Ультиматум, за неисполнение которого нельзя покарать, будет просто смешон! А чтобы обвинить Советы в присвоении того, что должно по праву принадлежать всему цивилизованному человечеству – для того нужны весомые доказательства, факты, а не голословные утверждения, над которыми кремлевский диктатор просто посмеется в усы!

– Может, похитить кого-то из экипажа К-25?

– И что дальше? – спросил «адъютант». – Как мы сумеем доказать подлинность такого свидетеля, даже если добьемся искреннего сотрудничества и притащим его хоть на трибуну ООН? Русские заявят, что это или нанятый актер, или сумасшедший. И будут правы – если понадобится, я сам берусь вам организовать хоть сотню лиц, которые завтра под любой присягой покажут, что прилетели с коммунистического Марса. А еще проблема в том, что у нас нет для того возможностей. До совсем недавнего времени СССР не входил в сферу наших интересов и приоритетного сбора разведывательной информации – и на севере России у нас нет ни агентурной сети, ни налаженных каналов связи. Что-то есть у «кузенов», но разве мы собираемся делиться с ними такой информацией?

– Дьявол! – сказал Нимиц. – И что выходит в итоге?

– Пока что – мне надо как можно быстрее попасть в Штаты. Где я сделаю этот доклад тем, кто действительно будет решать. Вижу, что вы мне поверили – это обнадеживает. Знаете – как это, стоять на краю бездны и пытаться в нее заглянуть?

Анна Лазарева, комиссар госбезопасности 3-го ранга, начальник департамента внутренней разведки (именуемой в просторечии инквизицией).

Москва, 1961. (альт-ист)

Мы не волшебники, а лишь учимся пока. Но наказать кого-то все равно придется!

Кто допустил, что объект из «белого» Особого списка несанкционированно пересекся с таковым из «черного», значит, мог попасть под его антисоветское влияние? Понятно, что у богемы уровень связей отследить крайне сложно, знакомы, в общем, все со всеми – вопрос лишь, насколько? Но уж между такими фигурантами ребята (и девчата) моего отдела должны были контакт заметить?

Интересно, можно было все перевернуть тогда, в сорок девятом, когда наш гений торпедно-правозащитный предложил «Дачника», а попросту гражданина Солженицына, к своей «группе реабилитации» привлечь? И ведь грамотно обосновал, в докладной на имя Пономаренко, что получив прямое дозволение от ГБ на поиск брака в ее работе, нашему «Льву Толстому двадцатого века» будет просто неудобно заниматься антисоветчиной, да и времени на нее не шибко найдется, так что пусть хоть так человек пользу принесет? Но Пантелеймон Кондратьевич встал на дыбы, «козла в огород пустить», и я его тогда поддержала. Поскольку видела Солженицына на тот момент уже сложившимся мерзавцем, врагом, под влиянием его позднейшей биографии, мне известной. А был ли он таким на тот момент – вот сейчас не знаю. Я тогда по молодости предпочитала по-простому – да так да, а нет так нет, и если человек после ссучился, значит, изначально в нем гниль была. Наверное, с какой-то категорией людей так и есть, а с какой-то – гораздо сложнее. Вальку «Скунса» забыть не могу, но что с ним случилось – история отдельная.

И, наверное, это дьявольски трудно, быть Рудольфом Сикорски, который с приговором Абалкину до последнего тянул, потому что для него жизнь одного человека и благополучие всего человечества были равны на чашах весов? А я не такая – и не знаю, стану ли такой когда-нибудь. Я вообще уникум – в тридцатых – истинная комсомолка, на собраниях поднимавшая руку за казнь «врагов народа» и сохранившая до сих пор что-то из тогдашнего максимализма (и в чем не раскаиваюсь), а теперь ну не совсем человек из века двадцать первого, но понять уже те мышление и психологию могу отлично. Смоленцев вообще меня назвал «зависшей между мирами». Ой, не разорваться бы!