Краткая история семи убийств

– Исчез. Пропал сразу вслед за смертью Певца. Понимал, что вся эта мудота скверно пахнет.

– Вот так взял и ни с того ни с сего исчез?

– Ни с того ни с сего, Пирс, никто не исчезает.

– У меня есть одни знакомые чилийцы, с которыми я могу тебя познакомить.

– Что?

– Ничего.

– Ты, что ли, с немецким в ладах?

– Да слушал одно время краут-рок[327]… А так – нет.

– Жаль. Такая тема для рассказа… Все люди, что окружали Певца, погибли – кроме одного.

– Но ведь Джоси Уэйлс не…

– Единственный, кто мог остаться в живых, исчез в восемьдесят первом году, и никто не знает куда. Один я знаю.

– И куда же?

– Да тебе по барабану.

– Почему, очень даже интересно. Правда. Так где он?

– Да я же вижу, тебе не интересно.

– А я говорю, да. Откуда ты знаешь, интересно мне или нет?

– Если интересно, то дознавайся сам. Хотя лучше не напрягайся. Тема для тебя, наверное, неподъемная. Может, когда-нибудь кто-то этим и займется.

– Ну, как скажешь.

– А ты возвращайся к своей «Краткой истории семи убийств».

Я чуть не говорю «спасибо», но вовремя спохватываюсь, что с таким же успехом можно благодарить налетчика за то, что он не убил тебя, а только пограбил. Сидеть болванчиком на табурете донельзя утомительно, но я не встаю. А, все равно. Достало. Меня подмывает спросить: если я напишу все то дерьмо, означает ли это, что Юби избавит меня от удовольствия увидеться с ним снова? Впрочем, ямайцы, насколько мне помнится, редко понимают сарказм, и кто знает, не таков ли сейчас расклад, что твои слова могут быть истолкованы как враждебность. Лучше обо всем этом дерьме не думать (ну и денек выдался, сюрреализм какой-то). Тут на кухне снова появляется Питбуль, и они с Юби вблизи меня переговариваются о чем-то, для моих ушей явно не предназначенном.

– И еще одно, белый малый, – оборачивается ко мне Юби.

В руке у него ствол. С глушителем. В руке. Ствол. С глушителем. Он…

– Аааааааааааааа!!! Бллля гребаный ты в ррот!! В ррот гребаный бляааа! О боже. Оооо боже. Оххххренеть. Оххх…

– Вот и я о том. Не сквернословь, пожалуйста, уши вянут.

– Да ты ж в меня шмальнул! Подстрелил меня, бли-ин!!

Из ступни вольно хлещет кровь, как будто меня только что пригвоздили. Я хватаюсь за ногу и понимаю, что ору, но не сознаю, что слетел с табурета и катаюсь по полу, пока Юби не хватает меня и не притыкает мне к шее ствол.

– А ну, заткнись, язви тебя, – командует Питбуль и хватает меня за волосы. – Заткнись, козлина!

– Вы меня, бля, подстрелили! Он меня, бля, подстрелил!

– Ну, подстрелил, и что? Небо синее, вода мокрая…

– О-о боже! О боже ты мой!

– Смешно, ей-богу. Все подстреленные меж собой будто сговариваются орать одно и то же. Может, у них какое-то руководство, специально на такой случай?

– Да пошел ты…

– Уже иду. Ты только не плачь, дитятко. У нас на Ямайке двенадцатилеток знаешь как стреляют? Но они так не орут, как в жопу раненные.

– О боже…

Ступня у меня буквально вопит, а он нагибается и баюкает меня, как дебила-переростка.

– Надо набрать «девять один один». Мне в больницу надо!

– Ну да. А еще бабу, чтоб все это за тобой подтерла.

– О боже…

– Послушай, белый малый. Это тебе в назидание. Мы тут с тобой так душевно сидели, что ты, вероятно, забыл: с этими мазафакерами лучше не факаться, ты понял? Джоси Уэйлс – самый двинутый сучий сын из всех, каких я только встречал по жизни, и я прибить его готов. Так что ты представляешь, чего мне все это стоило?

– Я не…

– Опездол, это риторический вопрос.

Юби наклоняется и трогает мою ступню. Потирает мне носок вокруг пулевого отверстия, а затем неожиданно тычет туда пальцем. Я вздрагиваю всем телом и ору в ладонь Питбуля, шлепком заткнувшую мне рот.

– Учитывая то, как мне понравились наши посиделки и мою большую любовь к «Нью-Йоркеру», подписчиком которого я являюсь, избавь меня от необходимости приходить сюда снова. Ты меня понял?

Он водит рукой мне по плечу, а я исхожу на ор. Даже не на плач, а именно на крик.

– Так понял или нет? – повторяет он, снова трогая мне ступню.

– Да понял, понял! – со слезами злости ору я. – Все я, черт возьми, понял!

– Ну и славно. «Славно, когда вставляют справно», как любит приговаривать моя бабенка.

Питбуль хватает меня за плечи и заваливает на диван.

– Смотри, сейчас зажгет, как сучара, – лаконично предупреждает он, прежде чем сдернуть с меня носки. Я стискиваю зубы, чтобы удержать в горле вопль. Он откидывает носки в сторону, сбивает комом кухонное полотенце и кладет на мою ступню сверху. Я не осмеливаюсь даже взглянуть. Питбуль исчезает из виду, а Юби берет мою телефонную трубку:

– С нашим уходом вызывай «девять один один».

– Какого хе… как, мля… у меня ж в ноге пуля, как мне объяснить… пулю в ноге?

– Ты же писатель, Александр Пирс. – Я успеваю прикрыть ладонями муди, и трубка, шлепаясь, ударяет меня сверху по костяшкам. – Придумай что-нибудь.

Двенадцать