Краткий курс по русской истории

Таковы известия иностранцев об устройстве и управлении Московскаго государства. В XV в. мы находим у них немногия беглыя заметки: государство еще не установилось, не все стороны его определились и обозначились. Писатели XVI и XVII в. наблюдали его больше, говорят о нем подробнее, но между теми и другими есть заметная разница. Писатели XVII в. меньше поражаются особенностями, которыя представляло Московское государство западному европейцу; они как будто уже привыкли к ним, их суждения об этом государстве становятся все спокойнее и сдержаннее; они видят в нем не одни темныя стороны, но охотно указывают и на многия светлыя явления, какия удалось им заметить, не без удовольствия приветствуют первые начатки преобразований. Не то у писателей XVI в.; чем больше вглядываются они в порядки Московскаго государства, тем жестче и мрачнее становятся их отзывы. Герберштейн часто будто невольно прерывает свой ровный разсказ сдержанною, но полновесной фразой порицания и неудовольствия. У Поссевина и Гваньини резкость отзывов доходит иногда до горечи и злости. Наконец, Флетчер при каждом удобном случае делает в своем описании отступления, полныя горьких и энергических возгласов о деспотизме, произволе и недобросовестности, на которых, по его мнению, основан весь государственный порядок в Московском царстве; во всех мерах и действиях московскаго правительства он видит одну цель – угнетение и разорение народа, к которому он прилагает всевозможные жалкие эпитеты. Это постепенное усиление резкости и порицания в отзывах иностранцев XVI в., наиболее знакомых с описываемой страной, недостаточно объяснять только тем, что, ближе всматриваясь в положение Московскаго государства, они яснее видели и темныя стороны, или тем, что с развитием самаго государства и темныя стороны усиливались и выказывались яснее. Темных сторон, язв, которыми страдало государство, было много, и оне понятны; понятны и те явления, которыя так неприятно поражали иностранцев XVI в. при московском дворе в эпоху борьбы самодержавия с дружинными преданиями: в борьбе за жизнь не разбирают средств и мало думают о приличии манер. Понятно и неодобрение, которое вызывали эти темныя стороны в людях с лучшими понятиями, привыкших к лучшим порядкам. Но эти люди видели в Московском государстве более, нежели только темныя стороны, исторически образовавшияся: Поссевин и Флетчер видят во всех сторонах государственнаго устройства Московии какую-то широкую, строго разсчитанную систему политическаго коварства, соединеннаго с произволом и насилием. Московские государи, конечно, не были похожи на прежних князей – вождей дружин, живших день за день, как Бог укажет; они рано привыкли заботливо думать о завтрашнем дне; но видеть в созданном ими государстве то, что видели иезуит или английский доктор гражданскаго права, значит, видеть в нем слишком много. Нет сомнения, что дело было гораздо проще. Но, чтобы уяснить себе, как мог составиться такой взгляд, надобно иметь в виду те впечатления, которыя образованный европеец прежде всего выносил из внимательнаго наблюдения над ходом дел в Московском государстве XVI в. Если бы он нашел страну в первобытной дикости, то отнесся бы к ней с любопытством, – и только. О степных татарах иностранцы не отзываются с такой горечью, как о Московии, потому что с них нечего было и взыскивать, у них не замечалось и явлений, которыя могли бы особенно сильно затронуть образованнаго европейца и вызвать в нем что-нибудь более простого любопытства. Татары прямо говорили, что их родина – степь, и дивились, как можно жить постоянно на одном и том же месте, в душных городских стенах. Но в Московском государстве XVI в. иностранцы замечали широкия претензии стать наравне с другими, даже выше многих других, замечали желание вписаться в число потомков Августа и пристать к семье христианско-европейских государств, при первом случае завязать с ними сношения, создать общие интересы, – и при этом встречали азиатскую подозрительность к пришельцам из христианской Европы, пренебрежение, с которым московский государь отзывался о западных государях, слышали, что этот государь моет руки после приема западно-европейских христианских послов. Одни явления не позволяли им отнестись к Московскому государству, как к первобытной стране, а другия отнимали у них желание судить о нем снисходительно, как о государстве не окрепшем и не устроившемся окончательно, – и они, не задумываясь долго над историей, сочли себя в праве приложить к нему мерку своих государств, пред которой Московия, разумеется, оказалась далеко несостоятельной. Допустив одну неправильность, они допустили и другую: недостатки неразвитого, молодого государства объясняли причинами, которыя действуют в государствах, изжившихся и дряхлеющих. Эта неправильная точка зрения не позволяла им видеть именно ту сторону государства, которая могла дать более простое и естественное объяснение многих явлений, так неприятно поражавших в нем наблюдательнаго европейца.

VII. Вид страны и ее климат