Посидели, вспомнили старые времена, веселую нашу кампанию. После ста пятидесяти Андрюша стал массировать сердце.
– Зачем же ты, если… – начал я.
– Зачем-зачем … Вот послушай. Я в этой самой трезвости прожил черт-те сколько лет. Ни грамма. И не могу сказать, чтобы так уж тянуло. Но зато злой я стал, понимаешь? Совсем злой. Всех ненавидел. Жену, сослуживцев, евреев… всех, одним словом. Ходил по улице, ездил в метро, смотрел на людей и злился. До чего ж они тупые все, до чего жлобы! Причем спроси любого ханурика: почему плохо живешь? Так он тебе тут же список: Горбачев, Ельцин, жиды, начальство на работе, жена-сука. Ну и, понятно, Чубайс с олигархами, без этого никуда. Вот и злился от этого от всего, еще и потому, я тебе скажу, что и сам такой же стал. Короче говоря, жена отвела меня, не смейся, к психоаналитику.
– И что?
– Совершенно неожиданно для меня умнейший оказался человек. Случай ваш, говорит, стандартный. Вы, пари держу, завязавший алкоголик. Видите, угадал. Это всё от принудительной трезвости. Тогда я у него спрашиваю: ну а делать-то что мне, посоветуйте. Тут он замялся, на жену мою посмотрел, и отвечает: а вы начните снова выпивать. Не часто, не помногу, но выпивать. Если не получится держать себя в рамках – ну, значит, не судьба, возвращайтесь к трезвости. А если удастся – все у вас будет хорошо. Постарайтесь, голубчик! Ну, вот я и стараюсь. Совсем другой коленкор. Люди хороши, жизнь прекрасна! Сердце вот только пошаливает. Но тут уж надо выбирать: или-или. Ладно, давай на посошок, пойду я.
И мы разошлись по домам.
Светлана Петровна и ее романы
Светлана Петровна, хотя и курила, запаха, остающегося в комнате после курения, терпеть не могла. В квартире у нее всегда был свежий воздух. А курить она выходила на балкон. Летом было проще, а зимой, так целая история – напяливать обувь, надевать шарф и пальто. Но и не курить Светлана Петровна не могла.
Она выносила на балкон табуретку, садилась, закуривала. Балкон выходил во двор, было тихо. Внизу шла своя жизнь, проходили люди, кто-то гулял с собакой, кто-то целовался с девушкой, убирал снег дворник. Светлана Петровна отмечала про себя, что собака породистая и, наверное, дорогая. Что девушка довольно-таки миленькая, и жаль, что она связалась с этим, наверняка пьющим, балбесом. А вот дворник работает хорошо, старательно. Но эти наблюдения происходили как-то машинально. Она смотрела вниз, видела картинку, но картинка эта была ей не слишком-то и нужна. И, смотря сквозь дворника, собаку и целующуюся парочку, затягиваясь сигаретой, Светлана Петровна вспоминала. И то, что случилось вчера на работе, и прочитанные книги, и кино, и давнее - молодость, романы, любовь. Ей было уже довольно много лет, муж умер, дочка со своей семьей жила отдельно. Потом она возвращалась в комнату, смотрела телевизор. Или читала часок-другой. И ложилась спать.
Жизнь эта, монотонная и однообразная, давно не приносила ей радости. Наоборот, тоска все сильнее завладевала Светланой Петровной. Тоска по молодости, приключениям, яркой и разнообразной жизни, когда каждый день был интересен, когда сон был лишь неизбежным перерывом, отсрочкой следующего, такого же интересного, дня. Это было странно, странно ей самой. Ведь все было более-менее хорошо. Светлана Петровна была еще не стара, на здоровье не жаловалась. И работа нравилась, и внуков она обожала, и даже романы случались до сих пор. Обычно летом, когда она ездила в какой-нибудь санаторий. И подруг у нее было много. Светлана Петровна ходила в театры, на выставки, читала книги. Но ни на минуту не оставляло ее ощущение, что все это – не настоящее, не то, что в молодости. Какой-то суррогат, второй сорт, а не жизнь.
Не хотелось стареть, не хотелось быстро уставать, не хотелось смотреться в зеркало. И было страшно думать о неизбежном, о том, что большая часть жизни позади, что еще каких-нибудь лет десять, ну пятнадцать – и она превратится в обычную смешную старуху, точно такую же, как те, – вызывавшие жалость, что наблюдала она в магазинах, поликлинике, автобусе.
Как-то осенью ей позвонила приятельница, Вера Сергеевна со старой работы. Умер Кудинцев, их бывший завлаб. Светлана Петровна поехала на похороны. После кладбища были поминки. Пили водку, говорили какие-то слова. Светлана Петровна выпила две рюмки, расчувствовалась. И произнесла целую речь.