Читаем Креативы Старого Семёна полностью

Посидели, вспомнили старые времена, веселую нашу кампанию. После ста пятидесяти Андрюша стал массировать сердце.

– Зачем же ты, если… – начал я.

– Зачем-зачем … Вот послушай. Я в этой самой трезвости прожил черт-те сколько лет. Ни грамма. И не могу сказать, чтобы так уж тянуло. Но зато злой я стал, понимаешь? Совсем злой. Всех ненавидел. Жену, сослуживцев, евреев… всех, одним словом. Ходил по улице, ездил в метро, смотрел на людей и злился. До чего ж они тупые все, до чего жлобы! Причем спроси любого ханурика: почему плохо живешь? Так он тебе тут же список: Горбачев, Ельцин, жиды, начальство на работе, жена-сука. Ну и, понятно, Чубайс с олигархами, без этого никуда. Вот и злился от этого от всего, еще и потому, я тебе скажу, что и сам такой же стал. Короче говоря, жена отвела меня, не смейся, к психоаналитику.

– И что?

– Совершенно неожиданно для меня умнейший оказался человек. Случай ваш, говорит, стандартный. Вы, пари держу, завязавший алкоголик. Видите, угадал. Это всё от принудительной трезвости. Тогда я у него спрашиваю: ну а делать-то что мне, посоветуйте. Тут он замялся, на жену мою посмотрел, и отвечает: а вы начните снова выпивать. Не часто, не помногу, но выпивать. Если не получится держать себя в рамках – ну, значит, не судьба, возвращайтесь к трезвости. А если удастся – все у вас будет хорошо. Постарайтесь, голубчик! Ну, вот я и стараюсь. Совсем другой коленкор. Люди хороши, жизнь прекрасна! Сердце вот только пошаливает. Но тут уж надо выбирать: или-или. Ладно, давай на посошок, пойду я.

И мы разошлись по домам.

Светлана Петровна и ее романы

Светлана Петровна, хотя и курила, запаха, остающегося в комнате после курения, терпеть не могла. В квартире у нее всегда был свежий воздух. А курить она выходила на балкон. Летом было проще, а зимой, так целая история – напяливать обувь, надевать шарф и пальто. Но и не курить Светлана Петровна не могла.

Она выносила на балкон табуретку, садилась, закуривала. Балкон выходил во двор, было тихо. Внизу шла своя жизнь, проходили люди, кто-то гулял с собакой, кто-то целовался с девушкой, убирал снег дворник. Светлана Петровна отмечала про себя, что собака породистая и, наверное, дорогая. Что девушка довольно-таки миленькая, и жаль, что она связалась с этим, наверняка пьющим, балбесом. А вот дворник работает хорошо, старательно. Но эти наблюдения происходили как-то машинально. Она смотрела вниз, видела картинку, но картинка эта была ей не слишком-то и нужна. И, смотря сквозь дворника, собаку и целующуюся парочку, затягиваясь сигаретой, Светлана Петровна вспоминала. И то, что случилось вчера на работе, и прочитанные книги, и кино, и давнее - молодость, романы, любовь. Ей было уже довольно много лет, муж умер, дочка со своей семьей жила отдельно. Потом она возвращалась в комнату, смотрела телевизор. Или читала часок-другой. И ложилась спать.

Жизнь эта, монотонная и однообразная, давно не приносила ей радости. Наоборот, тоска все сильнее завладевала Светланой Петровной. Тоска по молодости, приключениям, яркой и разнообразной жизни, когда каждый день был интересен, когда сон был лишь неизбежным перерывом, отсрочкой следующего, такого же интересного, дня. Это было странно, странно ей самой. Ведь все было более-менее хорошо. Светлана Петровна была еще не стара, на здоровье не жаловалась. И работа нравилась, и внуков она обожала, и даже романы случались до сих пор. Обычно летом, когда она ездила в какой-нибудь санаторий. И подруг у нее было много. Светлана Петровна ходила в театры, на выставки, читала книги. Но ни на минуту не оставляло ее ощущение, что все это – не настоящее, не то, что в молодости. Какой-то суррогат, второй сорт, а не жизнь.

Не хотелось стареть, не хотелось быстро уставать, не хотелось смотреться в зеркало. И было страшно думать о неизбежном, о том, что большая часть жизни позади, что еще каких-нибудь лет десять, ну пятнадцать – и она превратится в обычную смешную старуху, точно такую же, как те, – вызывавшие жалость, что наблюдала она в магазинах, поликлинике, автобусе.

Как-то осенью ей позвонила приятельница, Вера Сергеевна со старой работы. Умер Кудинцев, их бывший завлаб. Светлана Петровна поехала на похороны. После кладбища были поминки. Пили водку, говорили какие-то слова. Светлана Петровна выпила две рюмки, расчувствовалась. И произнесла целую речь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное