Крейсера

Из рубки еще не выветрились газы шимозы, Зенилов лежал ничком возле штурвала, Иванов 13‑й задел ногою что‑то круглое, и это круглое откатилось как мяч. Не сразу он сообразил, что отпихнул голову капитана 1‑го ранга Трусова.

— Выбрось ее, — велел он сигнальщику…

Иессен на двух крейсерах продолжал битву с эскадрою Камимуры, а вокруг «Рюрика», выписывавшего концентрические круги, хищно кружили «Нанива» и «Такачихо». С панели управления кораблем все приборы были сорваны, они болтались на проводах и пружинах, ни один компас не работал. Лейтенант Иванов 13‑й продул все подряд переговорные трубы, но из всех отсеков лишь один отозвался ему утробным голосом:

— Динамо‑пост слушает… чего надо?

— Говорит мостик. Что вы там делаете?

— Заклинило. Сидим как в гробу. Ждем смерти…

Из отчета лейтенанта Иванова 13‑го: «Руль остался положенным лево на борт, т. к. подводной пробоиной затопило румпельное и рулевое отделения, была перебита вся рулевая проводка, управление машинами вследствие положения руля на борт было крайне затруднительно, и крейсер не мог следовать сигналу адмирала идти полным ходом за уходящими „Россией“ и „Громобоем“, ведущими бой с броненосными крейсерами японцев… Огонь нашего крейсера ослабевал».

Глупо было искать живых в рубках мостика. Иванов 13‑й все же проверил их снова. Велико было удивление, когда в штурманской рубке он увидел лежащего капитана Салова:

— Михаил Степаныч, никак вы? Живы?

— Жив. Течет из меня, как из бочки. Всего осыпало этой проклятой шимозой… Осколки во — с орех!

— Так чего же не в лазарет?

— Сунься на палубу, попробуй — сразу доконают…

Через открытую дверь Иванов 13‑й показал в море:

— Вот они: «Такачихо» и «Нанива»… Что делать?

— Попробуй управляться машинами. Если удастся, круши их на таран, сволочей! Пусть мы вдребезги, но и они тоже…

Вихляясь из стороны в сторону разрушенным корпусом, почти неуправляемый, крейсер «Рюрик» хотел сокрушить борт противника, чтобы найти достойную смерть. Из отчета Иванова 13‑го: «Попытка таранить была замечена неприятелем, и он без труда сохранил свое наивыгоднейшее положение…»

— Тогда… рви крейсер! — сказал ему Салов.

— Рано! «Россия» и «Громобой» идут на выручку…

«Рюрик» уже превратился в наковальню, на которую японские крейсера — все разом! — обрушили тяжесть своих орудийных молотов, чтобы из трех русских крейсеров добить хотя бы один.

***

Из рапорта адмирала К. П. Иессена: «Видя, что все японские крейсера сосредоточили огонь на одном „Рюрике“, все последующее мое маневрирование имело исключительной целью дать „Рюрику“ возможность исправить повреждения руля, при этом я отвлекал на себя огонь противника для прикрытия „Рюрика“… маневрируя впереди него, я дал ему возможность отойти по направлению к корейскому берегу мили на две».

Камимура заранее предчувствовал свой триумф:

— Обезьяна упала с дерева, но она снова сидит на его вершине и хохочет, — говорил Камимура. — Русским не уйти даже в Желтое море, где их добьет адмирал Уриу…

— Мина! Мина! Мина! — орали на мостике «Идзумо».

Вот этого японцы не ожидали: из последних боевых усилий последние минеры «Рюрика» выпустили последнюю торпеду, и она, бурля перед собой воду, прочертила гибельный след…

К великому сожалению, мимо «Идзумо»…

Из официальных отчетов японского командования о войне на море (37‑38‑й год эпохи Мэйдзи, III том): «Рюрик» все еще продолжал доблестное сопротивление. С наших судов сыпался на него град снарядов, оба мостика были сбиты, мачты повалены, не было живого места… на верхней палубе команды убиты или ранены, орудия разбиты, и могли действовать лишь несколько штук.

Четыре котла были разбиты, из них валил пар… крейсер понемногу садился (в море) кормою».

«Рюрик» вписывался в историю, как и крейсер «Варяг»:

Прощайте, товарищи, с богом, ура!

Кипящее море под нами!

Не думали мы еще с вами вчера,

Что нынче умрем под волнами.

Не скажет ни камень, ни крест, где лежим

В защиту мы русского флага…

***

«Громобою» досталось крепко! Даже писать страшно‑Сначала рвануло на фок‑мачте площадку фор‑марса, где сидели мичман Татаринов и 12 матросов. Со страшной высоты мостик крейсера осыпало кусками человечины, к ногам Дабича упало плечо с эполетом мичмана. В бою разорвало святыню корабля — его кормовой флаг, от часового осталась лишь нижняя половина тела; флаг заменили новым, и до конца боя часовые менялись на посту, заведомо зная, что больше трех минут им у флага не выстоять — все равно укокошат…

— Держаться! — слышались призывы, одинаковые что возле орудий, что подле котельных жаровень. — Братишки, не посрамим чести русского матроса… Бей Кикимору! Лупи Карамору!