Крейсерова соната

- Я никогда не пойду на это, - Счастливчик возмущался сделанным ему предложением, омрачившим недавний восторг. - Перед лицом просвещенной Европы я отказался от смертной казни.

- Никто и не говорит о судебном разбирательстве и смертном приговоре. Они просто исчезнут, как будто и не рождались.

- Это против моих этических принципов. Я дал слово народу, что больше никто, по воле власти, не умрет насильственной смертью.

- Тогда умрешь ты, - жестоко сказал Модельер, отступая на шаг от Счастливчика.

Счастливчику показалось, что прозрачная, соединяющая их трубочка оборвалась. Он тут же ощутил удушье, словно его кровяным тельцам не хватало кислорода, началось витаминное голодание, скопившиеся в крови шлаки стали закупоривать сосуды, и в мозгу стали звучать погребальные удары колокола.

- Ты хочешь дождаться беспорядков в Москве? Повторения стрелецких мятежей, когда безумные толпы начнут громить Кремль, искать тебя в кабинетах и приемных залах, чтобы схватить и посадить на кол? Или повесить на кремлевских зубцах? Или утопить в Москва-реке? Или зарядить в Царь-пушку и выстрелить? Разве так поступают великие державники? Твой предшественник, когда нависла угроза его начинаниям, сжег из танков Парламент, расстрелял из пулеметов детей и женщин, а потом спалил трупы в крематории, а пепел съел, размешав его с медом. Власть - великое бремя, и она требует жертвы. Недавно ты поступил как великий правитель, пожертвовав подводной лодкой "Москва". Неужели ты не решишься раздавить двух злобных негодяев, желающих смерти тебе и погубления великому мировому проекту, с которым связано величие Родины?

Удушье нарастало. В горле клокотал раскаленный уголь. Глаза выкатывались из орбит, так что на небе, среди зеленоватого московского неба, начали расходиться фиолетовые и красные кольца.

- Решайся, - грозно требовал Модельер, приставив длинный, накаленный, словно шкворень, палец к холодному лбу Президента. - Соглашайся во имя Москвы и России. Во имя Четвертого Рима. Если нет, я уйду в отставку.

Небо волновалось, расходилось кругами, словно было твердой шелковой тканью, под которой кто-то бился, стремился прорваться наружу.

- Согласен, - чуть слышно сказал Счастливчик. Палец Модельера, касавшийся его лба, начал остывать. Его пылающий белый конец становился малиново-красным, темнел, покрывался железной окалиной.

Небо над собором трепетало и билось, словно от боли. Высоко, в зеленом свечении появился надрез. Он расширялся, растягивался, словно в женское лоно вложили акушерские щипцы и тянули в разные стороны, открывая темный прогал. Небо кровенело, содрогалось, черный прогал расширялся, открывая бездонную тьму, в которой что-то жутко светилось, пульсировало, рвалось наружу. Мокрый, розовый, покрытый слизью эмбрион, напоминавший пятипалую морскую звезду, шевелился, просовывал сквозь лоно мокрые язычки, от которых по небу бежала ядовитая красная рябь. Купол собора казался красным, крест, под которым стояли Модельер и Счастливчик, отекал кровавой росой, и оба они, подняв в небеса изумленные лица, наблюдали знамение. Небесное лоно сомкнулось, пятипалый моллюск исчез. Только волновалось, трепетало от боли беременное багровое небо.

- Что это было? - потрясенно спросил Счастливчик.

- Оптический эффект. Я слышал, американцы в районе экватора испытывают новую систему слежения. Это был сгусток электромагнитной энергии.

- Скорее всего, - облегченно вздохнул Счастливчик. Он видел, что между ними снова образовалась прозрачная, едва заметная пуповинка, по которой к нему поступает голубоватая влага, испускающая нежное химическое свечение.

Аня, ухватив за локоть раненого человека, заслоняла его от буранного ветра, что был поднят бешеными машинами, у которых на крышах плясали фиолетовые вспышки, похожие на безумных танцовщиц. Кортеж промчался, поворачивая к белому собору, а они остались на тротуаре, перейдя Остоженку по цветастому половику.

- Теперь я пошла… Удачи вам… - сказала Аня, оставляя своего немого и слепого попутчика, которому оказала услугу. Отпустила локоть человека, жесткий грязный рукав его темной робы. Сделала несколько шагов, захваченная толпой, с каждой секундой забывая о странном попутчике, о прозрачной радуге, которая возникла у них под ногами на пешеходной дорожке. Сворачивая в переулок, оглянулась. Человек стоял неподвижно как статуя на носу корабля. Аня, почти из-за угла, оглядела его последним взглядом. И вдруг опять испытала такую боль, такое сострадание, словно случившаяся с человеком неведомая беда была и ее бедой. Видя, как он начинает падать, медленно заваливается навзничь, чтобы грохнуться затылком о черный асфальт, Аня тихо вскрикнула и метнулась к нему. Добежала, подхватила в падении, ощутив всю его каменную тяжесть, как если бы подхватила падающую с постамента статую.

- Вам куда?.. Какой переулок?.. Давайте я вас провожу…