Кремль. У

Солдат ее гладил, и чем сильнее и дольше он ее гладил, тем она сильнее плакала, и наконец он спросил ее, почему ж она плачет, никак перестать не может, и тогда она сказала:

— Может быть, мы присядем, и вы будете кушать сидя, а затем расскажете мне про свою смелость.

Донат вздохнул и сказал:

— К сожалению, ты только одно из многих препятствий, и я должен пройти мимо тебя, как мне ни хочется не только рассказать, но и показать тебе мою смелость.

Она вздохнула и ответила ему:

— Ах, не говорите, я знаю, вы ищете свою невесту, но уверяю вас, что ваша невеста, может быть, и целомудренна, что не проверено, и вы ей должны верить на слово, а мой муж (…) за проявленную смелость будет вам, возможно, весьма благодарен и вознаградит вас так, как вы желаете.

— Хорошо, — сказал Донат, — но уверены ли вы, что, вознаграждая мою смелость, он сможет пройти со мной вдоль всех оставшихся пяти секторов французской армии, возвещая им великую радость о немецкой революции?

Рыбачка захохотала.

— Нет, несмотря на вашу смелость, воображаемую, он не может этого сделать.

Они пожали друг другу руки, и рыбачка пошла, вздыхая, домой с пустыми мисками.

Донат произнес речь на 4-м секторе. Успех ее был огромен. Уже многое предчувствовалось. Орудия немецкие перестали грохотать. Здесь были части героические — они даже не подали паровоза, когда к ним подъехала Щеглиха со своими девками. Щеглиха избила девок и повезла их дальше. Нас возвратили с дороги. Волк увлек нас куда-то к черту на рога.

Солдаты нас встретили хмуро. Опять мы нашли у сектора труп, и опять Донат Черепахин шел по другому сектору, пятому по счету. Девки понимали — что-то неладное, но П.-Ж. Дону не мог, конечно, мчаться, как дурак, приезжая только к результатам, — он пропустил один сектор — шестой и прямо привалил к седьмому, здесь же мы переоделись в простых солдат и стали ждать Доната.

Он задержался долго. Шурка испытывала странное волнение, так как не понимала, почему к ним не идут, и, представьте, господа, что вы торговали бы отличными товарами, а вдруг их не стали бы покупать. Естественно, что жена французской армии обеспокоилась, а от беспокойства до странностей недалеко.

Случилось так, что Донат проскользнул и через седьмой сектор. Мы узнали об этом только потому, что переоделись солдатами. Он действительно, видимо, приобрел сторонников, хотя и агитировал в одиночку. Он нашел огромную немецкую простыню и еще подальше — перину. Какой-то мародер, видимо, отнял перину у немцев и бросил ее. Донат устал. Он, смертельно утомленный, стоял подле огорода.

Был солнечный день, в комнате был накрыт стол, дело в том, что на лугу вдруг поднялся туман, и его приняли небось за газы, и семейство бежало. Он зашел, закусил, он стоял перед периной, и ему смертельно захотелось спать, он отходил, делал шаг-другой и готов был свалиться. Но он должен был сказать еще речь восьмому сектору, а затем девятому, и тогда он может уснуть, хотя бы навсегда, он не мог отойти. Он отошел в огород, прилег на грядку — и смотрел на перину и вспоминал свою родину.

Под руки ему попал лук, он вырвал и съел одну луковицу, протер глаза и понял, что все это оставлено П.-Ж. Дону, и точно: не успел он отойти за огород и спрятаться в бурьяне, как уже подъехал П.-Ж. Дону, но пища уже съедена. Дону проехал впереди в 8 сектор, и Донат, понимая, что он должен вернуться, но и должен идти в 8 сектор, несмотря на то, что туда проехали его враги, но он будет говорить — и он действительно говорил.

Надо сказать, что Шурка уже была горда, и позориться со своими кабинками в 8 секторе она не желала, и они поселились подле колодца в полуразрушенном здании. Щеглиха ее попробовала бить, но внезапно Шурка ответила ей тем же, произошла некоторая драка, и Щеглиха дала некоторое отпущение.

Мы с П.-Ж. Дону обошли солдат, и я было начал говорить, что мы беспокоимся напрасно, но П.-Ж. Дону, желавший разоблачить дезертирскую организацию, предложил мне идти к Шурке. Мы пошли, и там П.-Ж. Дону рассказал ей, в чем дело и почему солдаты не идут к ней, а если не идут, то зачем ей здесь жить.

Соображения его показались мне верными.

П.-Ж. Дону сказал ей, что это он — распространяющий сведения и ведает на 8-м секторе агитацией. Она очень этому обстоятельству обрадовалась и благодаря человеческому отношению солдат чувствовала себя как бы невестой. Она обрадовалась ему, поцеловала его, — она была совершенно помешанная, П.-Ж. Дону с его всегдашней жаждой денег и способностью француза продаться любой бабе за деньги, — начал ее выспрашивать, много ли она сохранила денег на книжке.

Да, граждане, я вам расскажу странный и страшный вечер. Представьте себе — обычное французское кафе в провинции, сарай, маленькую уличку, тщательно вымощенную — и мы сидим перед проституткой и перед бандершей Щеглихой, которая играет роль матери, надеясь, что, потакая дочери, ее тем самым вылечит.