Кремлевская жена

Небольшой ветер рябил воду и сдувал к берегу желтую пену осенних листьев. Мы плыли по Москве-реке на запад. Я не знала этих мест – это были явно недоступные простым смертным заповедные леса, тихие и пустые речные пляжи, грибные просторы с опадающей багряно-золотой листвой, красивые, как на фотографиях в календарях. Когда сквозь разрывы в облаках проглядывало осеннее солнце, на палубе становилось теплей. Но стоило яхте войти в тень очередного низкого облака, как мы сразу чувствовали, что уже середина сентября, осень. Радио в ходовой рубке яхты передавало отрывки из выступления Горячева в Красноярске, но это был не голос Горячева, а московский диктор, и, наверно, поэтому текст речи Горячева звучал казенно и занудно:

«– Касаясь советско-китайских отношений, товарищ Горячев сказал: „Мы за полную нормализацию отношений с КНР и готовы к тому, чтобы безотлагательно начать подготовку к советско-китайской встрече на высшем уровне…“

Я подумала, что Горячев пытается сгладить впечатление китайцев от визита к ним Чебрикова, но тут Зина сказала в сторону репродуктора:

– Ты уже начал подготовку? Уходишь из Афгана… – И показала рулевому матросу: – Правей! Вон за тот мысок. И выключи этого болтуна, наслушались!

Рулевой – крепкий мужчина лет тридцати пяти – переложил рогатый штурвал, яхта стала сворачивать за небольшой желто-зеленый мысок, там оказалась большая бухта с безлюдной деревянной пристанью. Сразу за пристанью начинался густой сосновый лес.

– Никого нет… – с некоторым недоумением сказал рулевой Зине. – Может, позвонить? – И он кивнул на трубку радиотелефона, торчавшую рядом в жестких клеммах-держателях.

– Ничего! Причаливай! – приказала Зина, открыла дверь на палубу и посмотрела на небо. Но небо было совершенно пустым, если не считать, конечно, низких серых облаков, обещающих холодный осенний дождь.

– Глуши мотор! – приказала Зина рулевому.

– Стоп машину! – повторил рулевой в переговорную трубку с машинным отделением и еще передвинул какую-то ручку на отметке «стоп».

Двигатель яхты, хлопнув несколько раз, затих, но яхта по инерции шла к берегу, к причалу. Зина продолжала стоять с поднятой к небу головой, и только теперь я поняла, что она слушает, нет ли за облаками вертолета погони или наблюдения.

– Тихо, слава Богу… – сказала она наконец. Затем, приложив ладонь ко рту, издала несколько коротких птичьих криков.

И тут же семь кустов на берегу зашевелились, задвигались и оказались солдатами в маскировочных сетках с налепленными на них желтыми ольховыми листьями. Прибежав на причал, один из этих солдат принял швартовый конец, который бросила ему с яхты Зина…

Потом мы молча шли через лес, хрустя по толстому слою осенней листвы. Зина уверенно шагала впереди, за ней четверо солдат в маскхалатах несли на плечах носилки с бесчувственной Стефанией Грилл. Я плелась следом, за мной – команда горячевской яхты и три солдата-автоматчика со значками танковых войск на черных погонах.

Минут через десять начался дождь, а потом нас остановил окрик: «Стой, кто идет?» Зина назвала пароль – «Отчизна», и мы прошли по тропе дальше – мимо постовых, которых я так нигде и не разглядела. Я была все в том же своем (то есть в гольдинском) парадном кителе и туфлях, которые быстро промокли. Впрочем, этой американке Грилл, если бы она была в сознании, было бы еще холодней – на ней были лишь какая-то легкая кофточка и юбка…

Мы шли через лес на север, а дождь все припускал, и когда я уже вконец промокла, а с носилок, на которых лежала американка, вода полила просто ручьем, в этот момент совсем рядом, сбоку, что-то зашевелилось, и в склоне холма открылся не то лаз, не то дверь, замаскированная ветками.

– Кафе «Подснежник» работает! Сюда, девушки! – услышала я веселый голос.

И увидела в двери лаза Николая Чарыто. Он приветливо улыбался…

Это оказался подземный, в бункере, штаб танкового полка. Однако, кроме офицеров-танкистов, здесь было и много моих знакомых – капитан Белоконь, майор Захаров и капитан Притульский, доктор исторических наук Окулов, чернорубашечник Булкин и еще какие-то полузнакомые лица, которые мелькали в МУРе, в гостинице «Пекин» и на собрании «Памяти» в рабочем общежитии. На стене висели карты Москвы и Московской области с красными стрелками, направленными в разные стороны. Под картой, у раций, телефонов, радаров и мониторов, сидели офицеры. На мониторах было видно Киевское шоссе, по нему шел поток машин. В центре комнаты стоял стол с расстеленной на нем картой, за этим столом сидели и стояли командир полка – рыжеусый, лет сорока, веснушчатый крепыш с зелеными глазами и другие высшие офицеры.

Зина за руку поздоровалась с Окуловым, с рыжим полковником – командиром полка и еще с кем-то. Белоконь налил ей что-то из фляги в походную алюминиевую кружку и вопросительно показал на меня глазами.

– Можно и ей, она теперь наша… – милостиво сказала Зина и спросила: – А ты неровно к ней дышишь?

– Ну… – покраснел Белоконь.