Кремлевская жена

— Ладно, — сказала я. — Только дайте мне еще выпить. Я мерзну…

36

14.50

Я сидела в углу бункера, на каком-то вещмешке, держала в руке почти пустую флягу и отхлебывала из нее крупными глотками. Рядом лежала Стефания Грилл — мокрая и все еще без сознания. Я не была пьяна, хотя в моей ситуации напиться было бы самое верное дело. Я выдала Горячева, и это с моей помощью все эти патриоты избежали ловушки, которую поставил им Курков. А Гольдин погиб… Интересно, как же Курков, начальник Первого управления КГБ, не знает, что у него под носом целый год полк КГБ — на стороне заговорщиков? Впрочем, он же занимается зарубежными операциями, а войска охраны правительства принадлежат Девятому управлению… Теперь они скинут Горячева, поставят вместо него Чебрикова или Лигачева, и — прощай, Саша Чижевский! При Лигачеве ты не скоро выйдешь из лагеря. Если вообще выйдешь когда-нибудь…

А я? Что делать мне? Выйти замуж за Белоконя? И вместе с Зиной, Окуловым и прочими наводить в России порядок, хватать и сажать за решетку демонстрантов, уличных музыкантов и евреев? Кстати, как тогда Гольдин сказал? «Если Горячев сейчас исчезнет, кто бы ни пришел вместо него, в стране начнется гражданская война. И в этой войне первым делом начнут резать „жидов“. Кажется, так. И наверно, он прав — я еще в Полтаве слышала, что у „Памяти“ есть списки всех евреев и армян Москвы и Ленинграда, уже приговоренных ими к расстрелу. „Милиционер, а кошку можно потрогать?“ — скажет и мне маленькая девочка с голубым бантом…

Мысли путались в голове. Картина взрыва горячевской дачи и падающего в огонь тела Гольдина стояла перед глазами и не исчезала от спирта.

В стороне, у стенки с картами вдруг прозвучало:

— Объект вошел в зону радаров! Направление юго-юго-запад. Скорость 750 километров в час. Высота 7200…

Командир полка встал, глянул на свои ручные часы.

— Приготовиться заводить двигатели, — спокойно сказал он кому-то из офицеров, и тот тут же повторил эту команду по своей рации.

А второй офицер деловито объявил, надевая на голову шлемофон:

— Свернуть штаб! Товарищи патриоты, по машинам!

В небольшой суете, которая тут же возникла, почти одновременно прозвучали новые сообщения:

— Радиоперехват! Авиадиспетчер аэропорта дал объекту добро на посадку!

— Правительственная колонна сворачивает с Киевского шоссе на Внуково. До аэропорта шесть километров…

— Расчетное время посадки объекта — двенадцать минут!

Офицеры и солдаты штаба стремительно сворачивали штаб — уносили к выходу буквально все: карты со стен, рации, телефоны. Зина подошла ко мне, вытащила из кармана шприц, отломила носик от капсулы и стала набирать в шприц жидкость из этой капсулы. Я смотрела на этот шприц с ужасом, но она сказала:

— Не бойся. Это просто снотворное.

Она выжала из иглы тонкой струйкой фонтанчик и уже наклонилась ко мне, но возникший неизвестно откуда Белоконь — уже в танковом шлеме на голове — перехватил ее руку:

— Оставь ее, она пьяна. А то твой седуксен с алкоголем ее просто убьет.

— Но не в танк же ее! — сказала Зина. — Она там все заблюет!

— Ну и оставь ее тут. Куда она денется?

— Но тут никого не остается!

— Вот она и будет эту гадалку охранять… — Белоконь кивнул на бесчувственное тело Стефании.

— Да? — заколебалась Зина. — Ладно, под твою ответственность. — И, всадив снотворное в локоть Стефании, усмехнулась: — Так надежней…

— Объект разворачивается на посадку! — крикнули от радара.

— Заводить броню! — приказал командир полка и пошел из бункера.

— Мы вернемся через час, Аня, — сказал Белоконь, убегая.

Я безразлично кивнула. Жуткий рев вокруг огласил лес.

Я даже не сразу поняла что это, откуда здесь столько танков. Ведь я не видела ни одного, когда шла сюда за Зиной.

Тяжело поднявшись, я пошла к выходу. Впереди маячила и качалась спина солдата, тянувшего на себе рацию. Только остановившись, я поняла, что это пошатывало не его, а меня — я таки здорово набралась. Да, если бы эта сука всадила мне такую лошадиную дозу седуксена, вряд ли Белоконь смог бы разбудить меня через час. Ни через час, никогда…

Рев двигателей, клубы дыма и густая вонь горелой солярки пахнули мне в лицо, когда я вышла из бункера. Мирная картина леса, по которому я шла всего час назад, вся преобразилась. Десятки мокрых кустов вокруг вдруг сдвинулись с мест, и оказалось, что это маскировка, что под ними, за ними или внутри них — танки и бронетранспортеры. И вся эта армада с копотью, вонью и ревом проносилась мимо под дождем на север по дорогам, тоже замаскированным кустарником и сетками с листьями. В одном из бронетранспортеров мелькнуло веселое и мокрое от дождя лицо Николая Чарыто — он даже отдал мне салют…

«Вот и все, — подумала я. — Вот и все, товарищ Горячев. А ты говорил: перестраиваться надо, гласность, демократия! А твоя собственная охрана сейчас тебя же и арестует. И если будешь рыпаться — пулю пустят в голову, за ними не задержится. Ведь это — ради России. А за ради нее, любимой, кого ж мы пожалеем?!»