Да что Тэлботт? Все мы прекрасно помним дирижерские «упражнения» нетрезвого Ельцина с военным оркестром в Германии. Помним «Конфиденциальный меморандум» организатора поездки Ельцина в США Д. Гаррисона, где подробно описывалось, как наш президент, сойдя с трапа самолета в Балтиморе, на глазах у встречающей его американской делегации стал мочиться на заднее колесо самолета, как шокировал американцев приходом на лекции «в состоянии, не подходящем для появления на публике». Но то, что происходило в Кремле, наводило на мысль об элементарной человеческой деградации.
Деградации главы государства!
При всем при этом тяга к власти у него не пропадала, принимая иногда какие-то патологические очертания. Помню, намечалась встреча с белорусским президентом Лукашенко, и Черномырдин, видя немощность Ельцина, совершенно без задней мысли предложил:
– Может, я заменю вас, Борис Николаевич?
Ельцин мгновенно потяжелел лицом, в глазах у него появился беспокойный свинцовый блеск.
– Вначале я встречусь с ним, а уж потом – вы. Понятно?
В связи с тем, что значила для Ельцина власть, приходит на память история, свидетелем и участником которой мне пришлось стать самому.
Случилось это в один из воскресных дней 1996 года, еще до выборов. Меня неожиданно пригласили приехать в Кремль. Внезапно, в выходные дни… Значит, что-то произошло или происходит.
В Кремле перед кабинетом Ельцина увидел Ковалева, Министра юстиции.
– Президент настаивает на роспуске Думы, – сказал он.
– Г-господи! – невольно вырвалось у меня.
– Я пытался его убедить, что делать этого нельзя, он – нив какую. Так что будьте готовы к нелегкому разговору. Проект указа уже отпечатан и лежит у него на столе.
– Чья это инициатива?
– Сосковца.
Я не раз уже слышал от первого вице-премьера: что нам Дума! Тьфу! Разогнать ее пинком под зад – и дело с концом. Как руководитель предвыборного штаба Сосковец видел: президент не в форме, популярность его катастрофически падает, здоровье стало совсем слабым – победить на выборах у Ельцина практически шансов нет. Значит, вопрос о переизбрании шефа нужно решать какими-то другими путями.
Вот он и стал давить на президента: давайте перенесем выборы, Думу распустим! Все равно она – коммунистическая. Эта мысль и запала Ельцину в голову.
Тут меня позвали в кабинет.
– Юрий Ильич, я принял решение распустить Думу. Подскажите, какие для этого могут быть юридические основания? – спросил Ельцин.
Распустить – значить разогнать, а это противозаконно. Об этом я и сказал – о том, что любое из подобранных для этого юридических оснований все равно будет антиконституционным.
Ельцин сидел с каменным выражением лица и как будто меня не слышал. Я понял, что мой ответ никакого значения не имеет – для себя он уже все решил заранее. Тогда я перевел разговор в политическую плоскость:
– На западе роспуска Думы не поймут. Да к тому же распустить ее – значит нарушить Конституцию.
Ни один из моих аргументов на президента так и не подействовал.
– Ваша позиция мне понятна, – прервал он меня, и мы с ним распрощались.
Вслед за мной в кабинет президента зашел министр внутренних дел Анатолий Куликов, а после него – Председатель Конституционного суда Владимир Туманов. К нашему огромному удивлению, каждому из вновь входящих Ельцин говорил, что все предыдущие посетители (в том числе и я) полностью согласились с его идеей разогнать Думу.
В тревожном, каком-то надломленном состоянии я уехал к себе в прокуратуру. Едва зашел в кабинет, раздался телефонный звонок от Анатолия Куликова. Тот взволнованно сказал, что роспуск Думы – это авантюра, которая приведет к непредсказуемым последствиям.
Мы решили срочно вызвать Туманова и, собравшись у меня, еще раз обговорить нашу общую позицию, а потом вновь ехать к Ельцину.
Было понятно, что президенту вообще мало кто говорит правду – ни помощники, ни советники. Как воспринимаются его реформы, что говорят о нем… Это давняя болезнь российского чиновничества – замазывать глаза начальству, все подавать в розовых тонах.
Президент встретил нас настороженно, взгляд недобрый, исподлобья: ему не понравилось, что мы приехали без приглашения, да еще втроем. Хмуро кивнул, усадил нас в кресла.
– Ну?
Я начал первый. Привел, как мне показалось, все доводы из нашего законодательства: с разгоном Думы мы все только потеряем, ничего не приобретем.
Ельцин отрицательно покачал головой:
– Нет, вы меня не убедили.
Продолжил Куликов, который сказал, что, если после разгона Думы в стране начнутся волнения – а они начнутся точно, – у МВД просто не хватит ни сил, ни возможностей удержать ситуацию под контролем, и мир в России в один миг рухнет в тартарары.
Но Ельцин и на это ответил:
– Нет!
Такая же реакция президента ждала и Туманова.
Втроем мы зашли к Илюшину, у него находились Шахрай и Орехов. Все трое тоже были против роспуска Думы. Позвонили Черномырдину. Здесь нас ждал еще один сюрприз: Черномырдин сказал, что Ельцин, сообщив ему о своем намерении разогнать Думу, сослался на то, что все, кого он вызывал «на ковер», абсолютно все его решение поддерживают.