Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора

Пришлось разъяснять, что расследование по делу «Мабетекса» действительно ведется. Но не в отношении него, а по факту проведенных в Кремле ремонтных работ, и поэтому я не считал необходимым ему что-либо сообщать. Если бы дело было возбуждено конкретно против него, то тогда я его уведомил бы обязательно.

Ситуация была, конечно, очень неловкая. Я ему честно сказал, что отношения у нас с ним всегда были хорошие, и я это очень ценю, но иначе сейчас поступить не могу. Почему? Во-первых, с точки зрения закона: в Генпрокуратуру поступили серьезные материалы и, чтобы проверить их, мы возбудили уголовное дело, потому что по закону вне рамок уголовного дела мы никакую работу вести не можем. Во-вторых, учитывая доводы здравого смысла и, в-третьих, из соображений собственной безопасности.

«Представь, – говорю я ему, – положу я все эти материалы, присланные из Швейцарии, под сукно. Карла дель Понте подождет полгода – год, а я дело-то не возбуждаю. Тогда она со стопроцентной гарантией опубликует эти материалы у себя – скандал на весь мир! При этом укажет, что материалы были высланы Скуратову, а он палец о палец не ударил, никаких мер не принял, то есть совершил должностное преступление. Случись такое – я сам могу оказаться за решеткой. Плюс полная потеря доверия к прокуратуре как к институту.

Вот ты, Пал Палыч, говоришь, что невиновен. Я согласен, что это может быть, и я хочу в это верить. Давай объективно разберемся. Ведь возбуждение уголовного дела нельзя рассматривать как признание человека виновным. Извини, но нет другого придуманного законом способа детально, объективно и исчерпывающим образом разобраться, виноват человек или нет. Если ты говоришь, что невиновен, бояться тебе нечего. Следствие будет максимально объективным, ни о каком аресте речь не идет. Но если деньги были украдены, извини, – их нужно обязательно вернуть, и тогда, возможно, ни к кому претензий не будет».

Однако мои доводы его, видимо, не убедили, ход событий не устроил, и уже 1 февраля меня вызвали в Кремль и показали видеопленку. В то время Бородин дружил с Хапсироковым и, полагаю, это было одним из решающих факторов, почему Бородин мне не поверил. Судя по всему, тогда за Бородина шла серьезная борьба. Хапсироков уже знал, что его уберут, и активно плел интриги: дескать, Скуратов все равно обманет, засудит, и потому его от греха подальше надо обязательно убирать…

Отношения наши с Бородиным испортились. Ну а когда меня отстранили, Пал Палыч повел себя просто непорядочно. Взять хотя бы историю с костюмами – ведь кроме него никто о том, кто нам их шьет, не знал. В списке тех, кому шили костюмы, было восемь человек, но фамилию начали склонять только мою.

Много грязи было вылито на меня и в связи с «доводкой» моей квартиры: в газеты была запущена информация о, якобы, покупке для меня мебели на дикие суммы, о покупке мне коттеджа и так далее. Проверили «факты»… И что же? Все – счета, цифры – оказалось фальшивкой. Но кто-то же их фабриковал? Кто-то же обвинял меня в этих серьезнейших преступлениях. Это было что-то вроде черного пиаровского хода, когда обвиняют на первой полосе, огромными, кричащими буквами, а затем на последней мелким шрифтом пишут опровержение. Но дело-то уже сделано – человек дискредитирован…

Грустно, но Бородин в борьбе со мной использовал самые грязные методы.

Не знаю, в какой степени он был причастен к кассетной истории, к моей компрометации. Думаю, что о готовящейся против меня атаке он знал, но ничего не предпринял, чтобы остановить это безобразие. Даже не предупредил меня. Что ж, Бог ему судья…