Кремлевский детектив. Василий Блаженный

Конечно, это было всего лишь паранойей. Смирнов, при всей его готовности отомстить за себя и свою жизнь, все-таки был обычным человеком, никогда не занимавшимся предосудительной и тем более противозаконной деятельностью. Мозгом он понимал, что нет и не может быть в его сторону больше взглядов, чем обычно. Но одно дело понимать, а совсем другое – испытывать какой-то спектр эмоций. Голова понимает, а сердце живет своей жизнью, колотится с частотой, превышающей все возможные пределы, и адреналин от этого в кровь брызжет разве что не стаканами.

Честно говоря, Смирнов упорно думал, что ему не дадут добраться до рабочего места. Вот буквально из ниоткуда выскочат люди в форме или штатском, повалят на землю, замкнут на запястьях ледяную сталь наручников. И все, что он придумал, пойдет прахом.

Но вот Федор добрался до раздевалки. Здесь царила белоснежная чистота, стерильность. И по большому счету практически так и было. Влажную уборку в этом помещении делали не менее четырех раз в день, а дважды в день включали на полчаса кварцевую лампу, висевшую под потолком. За чистотой на молочном комбинате следили просто фанатично.

Федор переоделся в белый халат, рабочие брюки из серой синтетической ткани, матерчатые бахилы и шапочку из клеенки. Закончив, он стал просто неузнаваем – стандартная униформа работника молочного комбината «Деревенский рай» была просто непревзойденной по части обезличивания сотрудника.

Металлическая фляга перекочевала из сумки Смирнова в застегивающийся карман халата, как, впрочем, и обычно, когда он заступал на смену. Покончив с переодеваниями, Федор на минуту остановился – ему по-прежнему было как-то дико осознавать, что в ближайшее время он станет человеком, совершившим поступок. Он осуществит месть, он вернет себе гордость взамен бесцельно потраченной жизни!

Стараясь не смотреть по сторонам на других, чтобы глаза не выдали его, Смирнов направился в цех. Коридоры молочного комбината были такими же белоснежными и стерильно чистыми, как и раздевалка. Можно сказать, что они ничем не отличались от продукции «Деревенского рая», – она тоже была белоснежной и чистой.

Цех шумел, хотя это был ровный и почти что уютный звук. Не сравнить с каким-нибудь металлообрабатывающим или деревообрабатывающим предприятием. Тем более в этом цехе пахло совсем по-другому. Ванилин, творог, шоколад – все это перемешивалось в сытный букет, от которого начинали течь слюнки у любого, кто либо оказывался здесь случайно, либо работал не так давно. Понятно, что у людей, работавших в «творожном» цеху давно, рефлексы несколько притупились. Хотя, может и к лучшему: усиленное слюноотделение – не лучший спутник рабочего настроения.

За вычетом всех сопутствующих обстоятельств смена начиналась неплохо. Огромный чан, где смешивалась творожная масса для глазированных сырков, сыто урчал где-то в недрах своего металлического нутра. Струйки полужидкой, еще не застывшей творожной гущи текли на лотки и убегали в несколько окошек. За этими окошками находилась основная линия цеха – формовочная. Там массе придавали форму бруска, рубили на ровные кусочки и отправляли под сопла глазировочных аппаратов, которые проливали на творог темно-коричневую глазурь. Потом почти готовые сырки уходили в другой цех, где их охлаждали. Ну а финальной стадией производства было одевание готового лакомства в яркую, нарядную обертку.

Поглядывая на чан, Федор думал о том, что, наверное, это все-таки не очень хорошо, что смена идет так ровно и гладко. Надо хотя бы раз за смену открыть крышку и заглянуть внутрь. Всего на минутку – больше не надо. И он гарантированно успеет сделать свое дело.

Для тех, кто не был ни разу на ночной смене, надо пояснить, что это – весьма занудная штука. Особенно для людей, которые обречены не столько заниматься какой-то деятельностью, сколько следить, чтобы не произошло какого-то сбоя в налаженном процессе. Это усыпляет и убаюкивает похлеще любой колыбельной.

Мудрено ли, что сегодня для Федора минуты тянулись особенно тяжко? Казалось, что смена вообще никуда не движется. И вместе с тем желтовато-белые струи творожной массы все текли и текли на лотки, и не было в них ни единого изъяна, как будто бы в насмешку над тем поступком, который намеревался совершить Смирнов.

Федор поймал себя на мысли о том, что ему хочется заснуть на рабочем месте. Может быть, это заставит сработать закон подлости из числа тех, которые мистическим образом призывают трамвай на каждую закуренную сигарету и прячут вещь, которую ты ищешь, в самый дальний ящик стола вне зависимости от того, с какого из них ты начинаешь поиск. Ему так и представилось, как слипаются глаза, как он медленно погружается в ровное теплое забытье, еще не сон, но уже его преддверие. И вдруг – что-то летит кувырком в производственном процессе, и можно спокойно заниматься тем, что ему полагается делать, то есть устранять неполадки в работе линии.