Кремлевский опекун

Как только он, опытный комбинатор и прагматик, мог прошляпить сам факт начала суда над Сироткиным-Волосовым? Ведь в его хитроумных построениях никакого суда и быть не могло. Но, как видно, только не в России. Кто мог подумать, что этот «пионерлагерь», с таким трудом заселенный в общий дом на окраине Валдая, начнет размножаться, как кролики?! Стоп! Подсказывало же сердце держать всю семейку поближе к себе, в Москве или на худой конец в ближнем Подмосковье. Так нет, поддался уговорам Добровольского, который все блажил: первая жена, знакомые, – словом, лишние глаза и уши. Если уж начинать новую жизнь, так где-нибудь подальше, вдали от любопытных глаз. Будь проклят этот валдайский заповедник. Что там молодым людям делать, кроме как трахаться?! Вот и дотрахались до суда. Если бы Добровольский хотя бы вовремя предупредил, что они рожать собрались, можно было как-то извернуться. Как же?! Местная общественность погнала такую пургу – в Антарктиде слабее! Вот тебе и медвежий угол.

Островцов поежился, закрыл балконную дверь и продолжил воспоминания.

Ему тогда пришлось на ходу срочно менять планы и первым делом пожертвовать парнем. Осудить и убрать его от грехов подальше. А то с таким характером с ним каши не сваришь, тем более когда узнает про свалившееся наследство. Графское отродье. Нет уж, пусть посидит в зоне, а Добровольский и Настя тем временем вступят в права. Так будет всем спокойнее.

Островцов покосился на большой кружок, коим в его схеме был обозначен Валдай. Даст ли Духон со своим адвокатом и аналитиком спать спокойно? Да ни в жизть. Навел, как говорится, справки. И вообще, чего эта странная компания хочет? Антон Иванович понимать отказывался. Конкурирующая организация? Еще одни охотники до чужого наследства? Тепло. Очень тепло, если даже не горячо. Тем более теперь выясняется, что француз Тьерри не только друг и душеприказчик графа, не только разведчик, так еще чуть ли не друг Духона с Багрянским.

Если Розинский так легко нарушил адвокатскую тайну и легко «сдал» своего покойного доверителя, то почему бы нечто подобное не исполнить тому же Тьерри? И компаньоны у него подходящие, один другого краше...

При этой мысли внутренний голос Островцова для приличия мог бы постыдиться и промолчать, вспомнив о своих компаньонах по распиливанию наследства. Но праведный гнев Антона Ивановича настолько, видимо, в нем разбушевался, что позволил ему пусть на мгновения, но забыть о собственной, далеко не самой приличной роли в этой истории.

Он еще раз обвел размашистым кругом имена своих валдайских конкурентов. Чего им все-таки надо? Тем более лишь совсем недавно в их головах наступило прозрение, что наследники, которых искали для Тьерри, и валдайские страдальцы – одни и те же персонажи! Неужели добровольная миссия защитников несовершеннолетней парочки тоже своего рода искупление грехов?

Островцов в удовлетворении откинулся на спинку кресла. Прокрученная в голове мысль, как ни странно, его несколько успокоила. Драться за наследство и вместе с этим пуститься во все тяжкие ради искупления грехов, в понимании Антона Ивановича, представлялось «нетехнологичным». И из-за этой достоевщины вся его конструкция трещит по швам?! Да он собственными руками удушит парнишку, лишь бы не получилось по-духоновски. Какая, в конце концов, разница, упрячет ли суд наследника за решетку или он неожиданно исчезнет, отдаст богу душу, например. Ясное дело, с наследницей будет явно легче. Иначе и вовсе крах. Всему крах. К черту! Остается единственная возможность – не выпустить удачу из рук.

Больше не рассуждая, Островцов схватил трубку одного из своих многочисленных телефонных аппаратов. Несмотря на довольно поздний час, он решил незамедлительно связаться с полковником Трановым из МВД, который осуществлял деликатного свойства функции на Валдае – от следствия до суда над Сироткиным.

– Иван Сергеевич, дорогой. Как я рад тебя слышать. Ты где? В Москве? На Валдае? Ну и отлично! Будь другом, завтра заезжай с утречка. Наша валдайская история, похоже, выходит на финишную прямую. Осталось сделать еще один шаг...Хотя никого вокруг не было, Транов скорчил кислую физиономию, предназначенную, очевидно, Островцову. После того как тот подключил полковника и его группу к следствию по растлению малолетней девчонки, Иван Сергеевич проклял все на свете. В такой грязи ему, далеко не праведному по роду службы оперативнику, возиться еще не приходилось. Но деньги, которые сулил Островцов, заставляли мириться с совестью. Тем более что пенсионный режим жизни был уже не за горами.