Кремулятор

Возвращение в Союз отняло не один месяц. Время сомнений и тревог. Пожалуй, никогда ранее я не был таким нервным и разбитым. Я писал запросы в консульство в Лондоне и тотчас разрывал их, пытался найти лазейки в Литве и не выходил на связь. Ежедневно накручивая круги по Парижу, я желал зацепиться взглядом за знакомого старика и, наконец повстречав его, несколько раз проезжал мимо. Садясь на лавочку возле крематория, я мог часами смотреть на серый дым и мечтал теперь лишь о том, чтобы мне поскорее удалось испепелить все мысли о тебе.

Два начала сражались во мне: красное и белое, циник и преданный мальчишка, мужчина, прошедший войну, и юноша, который не мог отпустить любовь. Месяц, два, год меня мучила такая простая сложность. Форменная нелепость – простив этому веку все, что он сделал со мной, я не мог простить тебя. Любовь не проходила. Каждый день меня не покидало ощущение, что без тебя я рассыпаюсь на миллиарды песчинок злой пыльцы.

«А может, не стоит? Если я и доберусь до социалистического рая, то, как правильно заметила Вера, меня тотчас арестуют. Хорошо, если не расстреляют уже в порту. Прежде чем упасть на колени и молить о пощаде, я должен зарекомендовать себя. Мне надобно искупить грехи. Государство, в котором формально я никогда не был, считает меня предателем, а значит, чтобы доказать Советскому Союзу обратное, я должен предать кого-нибудь еще».

Я оказался гораздо слабее, чем думал. В моем, казалось бы, потухшем сердце живет вулкан, который каждый день продолжает дымить. Предательство Веры сводит меня с ума. Я злюсь на нее и в то же время очень люблю. С момента ее отъезда прошло уже столько времени, а я все не могу понять, как после всего, что мы пережили, она смогла так поступить? Что в ее сердце? Что в душе? Что на уме? Я не понимаю, как моя собственная Вера может так зло предать меня?

Иногда я пытаюсь убедить себя, что ничего особенного в этом нет, что она только и сделала, что уехала, что жизнь длинная, и мы обязательно вновь встретимся, но это не успокаивает. Мне больно. Я хочу быть с ней и летать, я скучаю по небу и ее рукам…

Теперь я понимаю, что любовь – это единственная вещь на свете, про которую нельзя сказать: «Но не более того»…

Наверное, если бы отец мой был жив, это могло бы остановить меня, но незадолго до твоего бегства сестра прислала письмо, в котором сообщила, что папы больше нет. Человек, которого все эти годы я продолжал бояться, человек, перед которым так хотел оправдаться и которому хотел все объяснить, наконец отпустил меня. Кажется, это был один из самых печальных и в то же время радостных дней в моей жизни.

Так, в один из вечеров я резко ударил по тормозам и, остановившись на набережной, выбежал из машины. Словно голубь, старик отскочил от края тротуара. Узнав меня, он отдышался и успокоился. Мы отошли в сторону и закурили на берегу Сены, словно давние приятели.

«Что вам от меня нужно?»

«Я передумал…»

В произошедшие во мне перемены старик, конечно, не поверил. По долгу службы ему надлежало подозревать и сомневаться.

«С чего вдруг такие качели?»

«Вы можете меня проверить», – почувствовав недоверие, спокойно ответил я.

«Хорошо, я найду вас, если вы мне понадобитесь…»

Уже через несколько недель я получил первые задания. В сущности, они мало отличались от прежней работы: я был то водителем, то курьером, и все же поручения эти мне нравились. Теперь я был (ни много ни мало) тайным агентом! Отныне мне надлежало передавать посылки и время от времени сидеть в белоэмигрантских кафе. Играя в шахматы, я должен был пить вино (за счет советских рабочих и тружеников) и собирать информацию о пораженцах.

Разговоры о политике и литературе, которые мне теперь следовало запоминать и фиксировать, особенно не трогали. Ко всем этим обсуждениям сложно было относиться всерьез. Глупости и пошлости. Ежедневные дебаты меня не занимали, однако, стоило эмигрантам поднять тему возвращения, человек подслушивающий, я признавался себе, что оставаться безразличным к этой дискуссии не могу. Вечный вопрос: ехать или нет? Там все еще дом или уже чужая страна?

«А что, если люди, которые остались в России, в самом деле хотят жить так, как живут сейчас?»

«Люди, которые остались в России, всего-навсего заложники бешеных собак!»