Это была реакция на череду кровопролитных революций и гражданских войн, имевших в основе кризис всего феодального мироустройства и мировоззрения.
Кризис проистекал из того, что, во-первых, люди в основном уже ушли от архаического отождествления индивидуума с родом, а это лишало легитимности династический принцип власти. А во-вторых, отечество в то время защищали уже призывные солдаты-простолюдины, а не воины из знати, что лишало легитимности господство всего феодального сословия. Демократия создавала новую легитимность, на основе представления, что народ и есть источник власти. Экономические же соображения, о которых пишут и марксисты, и либералы, тоже имели место, но существенно менее значимое◦— опыт Прусско-германского государства в XIX–XX веках и Китая в XX–XXI веках показывает, что экономическим лидером, притом на рыночных принципах, могут быть и вовсе недемократические страны.
Понятно и то, почему демократия повсеместно распространилась в XX веке. Ощущение того, что «кого выбрали, того и имеем, захотим◦— перевыберем», успокаивало население и реально отвело угрозу революций, переведя политическую энергию масс в предвыборную борьбу (мы в России наблюдали это в 90-е годы). Власть, имеющая источником народ, концентрируется на устройстве жизни этого самого народа, больше ей заниматься нечем◦— а это создает высокий уровень комфортности существования; это относится не только к материальной стороне, но и к правам и свободам личности. Общество потребления◦— высшая и последняя стадия демократии◦— создает оптимальные условия
К XXI веку стали понятны и ограничения демократии. Народ в целом (причем любой народ) имеет такое распределение интеллектуальных способностей, что осмысленный и даже просто адекватный выбор при всеобщем избирательном праве, увы, невозможен◦— поэтому у руля шоумены неизбежно вытесняют политиков и качество власти стремительно падает. Короткий срок, на который избирается власть, и господствующий в обществе потребления принцип «живи для себя» превращают ее носителей во временщиков, принципиально неспособных к постановке стратегических задач, а удлинение сроков при этом принципе жизни обязательно приведет к злоупотреблениям. Можно, конечно, превратить выборную власть в пустой фасад, а реальные решения принимать тайно (это и называется управляемой демократией), но это лишает ее главной основы◦— легитимности. И демократическая страна превращается в корабль, на котором есть капитан с командой, но нет штурмана: они успешно поддерживают корабль на плаву и даже не подпускают пиратов◦— но куда они плывут, никто не знает. А продолжаться это может, пока корабль в относительно спокойных водах,◦— не имея курса, он рано или поздно окажется там, где угрозы будут несовместимы с выживанием.
Похоже, что спокойные воды кончаются. И потому, что появился новый враг◦— радикальный ислам,◦— который хоть пока и слабее демократий, но с которым они явно не справляются уже сейчас. Да и во внутренней политике есть, оказалось, такие проблемы, с которыми никак не получается справиться по-демократически,◦— в первую очередь это сосуществование разных этнических и религиозных общин. Так что нам сейчас кидаться в демократию, как в омут головой,◦— то же, что покупать на все деньги акции летом 1929 года, в канун Великой депрессии: как же, ведь рынок растет уже многие десятилетия подряд!
Чем же заменить демократию так, чтобы преодолеть ее главный дефект◦— принципиально неспособную к стратегии власть◦— и при этом сохранить хотя бы некоторые из ее преимуществ? Ответ очевиден: только разновидностью феодализма, пусть и на новом витке спирали. Потому что все виды государственного строя, которые человечество прошло за свою историю,◦— это либо демократия, где источником власти считается народ, а элитой являются обладатели капиталов, либо феодализм, где источник власти трансцендентен, а в высшую элиту входят по заслугам перед страной или верой. Все остальное малосущественно и определяет лишь разновидности того или другого, хотя само слово «феодализм» взято чисто условно.