Крепостной княжич

— Детонька, да они ж в пять раз шире и в два раза длиннее!

— Так я и прошу, пусть швея поторопится! Дел много! Надо успеть.

Такого шума и гама давненько не помнила дворня в поместье. Бабы метались между людской и барскими покоями. Марфа гоняла их взад и вперед, то за нитками, то за ножницами, то на кухню, греть утюги, то за чистым полотном, то за водой. Швея, взяв троих помощниц и обмеряв Дашу наскоро, отдавала им распоряжения, что- то метала, резала, отпаривала утюгами. Никита, удосужившись заглянуть тайком в Дашины покои, получил в лоб туфлей сквозь приоткрытую дверь от неё самой и по затылку от Марфы, которая уже видно рассталась с мыслью образумить непутевого, и надеялась соблюсти хоть какие то меры предосторожности при дворне. Поняв, что любопытство непосредственно угрожает его жизни, Никита потихоньку убрался. Через час Даша предстала перед домашними в белой тонкой блузе с кружевным воротником, коричневых, отороченных кожей брюках для верховой езды, подогнанных идеально по её точеной фигуре, и легкой коричневой замшевой куртке, наброшенной на плечи.

— Ну как?

Никита потерял дар речи. Даша смотрела на него и улыбалась, словно поддразнивая.

— Ой, барышня, грех то какой в мужской одежде барышне появляться — это ж срам господень, если батюшка наш узнает…. — Марфа опять заголосила, — не ехали бы вы! Побереглись! Ну что молчишь, Порфирий, хоть ты ей скажи!

— Ну чего ты, мать, разошлась, с ней же Никита едет. Ты ей в глаза посмотри — нечто её отговоришь! Как бы не так!

Послышался стук копыт и во двор въехали полицейские. Даша поприветствовала старшего и, усевшись в седла, все поскакали в сторону леса.

* * *

Предрассветный лес казался хмурым и неприветливым. Изба, которая стояла в такой лесной глуши, что, казалось, здесь никогда не хаживала нога человека, была маленькой, всего с одним окном и низенькой дверью, хотя сложена была добротно. Видно было, что не один год здесь проживает кто-то, кто не хочет, чтобы его обнаружили. Рядом с избой стояла небольшая черная банька и сруб, — по-видимому, колодец, с деревянным ведром. Пожилая женщина в платке постучала в дверь. Мужчина седоволосый и седобородый, открыв, впустил её на порог.

— Бежать тебе надо, мил человек, бежать. Барышня полицию вызвала, ищут тебя, и Федьку ищут.

— Пусть ищут, Устиньюшка, ты ж знаешь, кроме тебя да Калинихи мою избу найти никто не сможет, а если и найдут — лес мой дом. Хоть зимой, хоть летом схоронюсь так, что с собаками не найдут. Хотя… может ты и права! Они меня здесь ищут, а я, пожалуй, в город пока подамся. Да и дел у меня там накопилось.

— Боюсь я за тебя! С Федором то что?

— А что с Федором? Видал его давеча, взял деньги, одежу, паспорта, да пошел зазнобу свою выручать.

Устинья охнула:

— Господи! Так ведь поймают его, насмерть забьют из-за девки этой!

— Не поймают! Не лыком шит Федор и не так прост. Буду в городе, если узнаю чего — весточку тебе передам обязательно. Ступай, милая. Ступай!

Женщина выскользнула из дома и бросилась по тропинке обратно в деревню. Через час из избы вышел сгорбленный седобородый батюшка, одетый в добротную рясу, в котором трудно было узнать того лесного жителя, что беседовал с Устиньей. Направившись через чащу, он шел по еле видной тропинке прямо к проселочной дороге. Внезапно прямо на него выехали два всадника. В дорогой господской одежде практически нельзя было узнать ни Федора, ни Ульяну.

— Куда направляетесь, господа дорогие!

Федор спрыгнул с коня и кинулся обнимать старика:

— Седой! Седой мы к тебе, — схорониться нам надо ненадолго, а потом в Москву или в Новгород, — куда посоветуешь!

— Нельзя сейчас вам в лес. Хозяйка ваша полицию вызвала, мать твоя сказывала, приехать должны вот-вот, будут в лесу искать, и про меня им известно, парнишка проболтался, шельмец!

— Что же делать, дед, Улька совсем без сил, вот-вот с коня свалится!

— Пойдем, время раннее, сейчас карета почтовая будет ехать из Новгорода, аккурат каждое утро её тут вижу. Она меня частенько до города подвозит. В город сейчас надо, в город, там затаимся! Эх ты, Федька! В господское оделся, а в душе так холопом и остался! Чуть что — в лес сразу. Эй, девка! — Он обратился к Ульяне. — Слезай с коня, да соберись, немного осталось. Давайте за мной, да рта не открывайте, молчите оба, я сам.

Спустя время все трое ехали в почтовой карете в Задольск. Федор с Ульяной охнули, когда мимо в сторону Зеленого хутора пронеслись вооруженные полицейские на лошадях.

— Бог отвел! — сказал Седой и перекрестился.

— Куда мы теперь?