Крещение

XIОрловщина!Милая от сотворения мира русская земля. Благодатные просторы, увалы, овраги, дубовые перелески и леса. Опять овраги, чистые ручьи, речки и реки! Весной, когда начинает тлеть дубовый лист-падунец, когда источает он под легкие и теплые туманы густой аромат, в дубовые рощи прилетают соловьи, и, кажется, поет об эту пору вся орловская земля, кажется, нет на свете прекрасней земли, нет счастливей людей, что живут на этой земле.

А деревни, разметанные по оврагам, бедны и убоги, дорог нет, в глубинных районах угадывается щемящая душу оторванность от всего мира. И бедность эта понятна: Орловская и смежные с нею губернии извечно кормили две русские столицы, все отдавали им — от хлеба до работника.По высоким берегам рек, на солнечных взгорках в густой зелени вековых дубов и лип, часто виднелись белокаменные усадьбы; их окружали ухоженные поля, сады и парки. Тут читали газеты, играли на фортепиано, спорили о русской мудрости и эмансипации женщин, а по ту сторону реки такие же люди рождались и умирали в курных хатах, ни разу в жизни вдосталь не поев хлеба. И это на родине знаменитой русской пшеницы!Крепостники-помещики, а позднее крупные землевладельцы вконец разорили Орловщину и до того довели ее, что ко времени Октябрьской революции она была беднее любого, самого далекого, захолустья России.

За два мирных десятилетия при Советской власти была ликвидирована вековечная нищета, веселее и сытее стал выглядеть орловский мужик, который уже не утекал на зимний отхожий промысел, и шахтерские лампы, с которыми деды каждую зиму толпами уходили в Донбасс, ржавели на гвоздях по темным углам. И все-таки не смогла орловская деревня окончательно вытравить проклятое тавро прошлого. Трудно еще она жила, трудно и небогато добывала свой хлеб, которым щедро делилась с городом, нередко совсем безвозмездно.Но никогда еще многострадальная Орловщина не переносила такого вселенского горя, которое выпало на ее долю в годы войны. Ее пашням и пажитям было суждено стать полем великого сражения за Москву и за всю Россию, сражения, которое длилось почти два года. Пулями и осколками была засеяна орловская земля, и проросла она могилами и могилами.К концу декабря фронт выровнялся по линии Мценск, Новосиль, Верховье, Русский Брод, Ливны, Беломестная. Именно в этот момент Гитлер под угрозой расстрела запретил отступать войскам: за спиной передовых частей были поставлены заградительные отряды. Пехотные подразделения гитлеровцев напоминали сейчас по своему положению смертников и насмерть стояли перед натиском русских, которые рвались на Орел и к его южным районам, куда уже были дислоцированы большие немецкие штабы, госпитали, базы снабжения; в западном направлении от Орла захватчики успели перешить все железные дороги на свою более узкую колею.

Не могли более успешно наступать и части Красной Армии, измотанные непрерывными боями, стужей, пешими переходами по бездорожью. Бои постепенно мельчали, приобрели тактический характер.Холода и снегопады прижимали войска к жилью. Строить полевые укрепления стало почти невозможно — много ли возьмешь саперной лопатой у стылой, зачугуневшей земли, и все-таки русские местами создавали сплошную оборону, местами вели активные боевые действия, которые в сводках Совинформбюро именовались боями местного значения. Сутками, неделями не утихали эти бои за господствующие высоты, за хутора и деревни, от которых остались обгорелые, измочаленные осколками и пулями ветлы да почерневшие печи — кормилицы и родные матери многих поколений крестьянской семьи.Камская дивизия после боев на реке Труд совершила двухдневный переход вдоль линии боев и заняла исходный рубеж для наступления на железнодорожную станцию Ростаево. По данным разведки, станция не действовала и немцы обороняли ее незначительными силами. Так оно и было на самом деле. Но в ночь перед атакой русских на станцию прибыли два батальона пехоты и отряд пулеметчиков человек в сорок, все пожилого возраста, с пятью тяжелыми пулеметами на широких санях. Это была первая заградрота, появившаяся в гитлеровских войсках орловского направления, о которой немецкие солдаты ничего не знали.

Утром, только чуть поредела ночь, после слабой артиллерийской подготовки два полка Камской дивизии, тремя эшелонами каждый, пошли в наступление. Оборона молчала, будто в заснеженных садах и домах, за проржавевшими рельсами и разбитыми вагонами не было ни души.Бойцы первой цепи в легком безостановочном продвижении вперед почувствовали что-то недоброе, и чем ближе подходили к железнодорожной насыпи, тем неувереннее был их шаг. Вторая и третья цепи шли по пробитому следу и поджимали передних, а кое-где цени даже смешались. Когда бойцы густо вывалились в низинку перед станцией, по ним ударили пулеметы и минометы. Для наступающих был только единственно правильный выход — броском достичь построек станции и зацепиться за них, но люди, оглушенные сильным внезапным огнем, залегли. Резервный полк, брошенный в обход станции, тоже натолкнулся на плотный, хорошо организованный огонь противника и тоже залег.Командир дивизии полковник Пятов, не имея ни приданных, ни поддерживающих средств, растерялся, однако нашел в себе мужество и правдиво доложил обстановку в штаб армии.