Крещение

Увидев комиссара, подошли Абалкин, Недокур, туркмен Алланазаров, с черными как антрацит глазами и сухой смуглой кожей на обострившихся скулах, совсем позеленевший и тонкий, хоть порви, больной язвой желудка Журочкин.

— Что ж нас в наступление-то не погнали, товарищ комиссар? — спросил Журочкин и, плюнув, вытер губы, посмотрел куда-то вдаль.

— Ты присядь, Журочкин, а то, гляди, заденет.

— Да я, может, того и хочу.

— Не болтай лишнего! — оборвал его Охватов, и Журочкин зло повел глазами в его сторону. — Отправить его надо, — сказал Охватов комиссару. — Я уже докладывал ротному: больной человек. У Журочкина грешок был перед комбатом, и был Журочкин ниже травы, а теперь вот Филипенко ушел… Я считаю, надо отпустить.

— Пусть идет, — согласился комиссар.

— Журочкин, возьми направление у Тоньки и — шагом марш. Подлечат — опять придешь.

Журочкин бросился было за своим вещмешком к ямке, но остановился и даже козырнул:

— Товарищ политрук, разрешите обратиться к младшему лейтенанту. Большое вам спасибо, товарищ младший лейтенант. — Поклонился в пояс.

Когда он уже с вещевым мешком за спиной прошел мимо, Недокур крикнул ему:

— Эй, патроны оставь!

Журочкин слышал окрик, но не обернулся даже. Побежал, сгорбясь и запинаясь. И в душе Охватова появился горький осадок: «Больной же, ходит тень тенью, а все— таки лжив в чем-то. Как понять человека? Как проверить? Майор Коровин, бывало, никому не верил и, может, был прав: ранение или смерть — и никакого спасения. А вот солгал и уцелел. Как верить?..»

— Что ж мы, товарищ комиссар, в наступление-то не пошли? — спросил Абалкин и уставился стоячими глазами в рот комиссара.

— А ты, Абалкин, не подумал, что наступление-то, может, и не было запланировано.

— Бои-то планируют, что ли?

— А ты как думал.

— И потери планируют? — Абалкин занервничал, снял шапку, почистил рукавом шинели медную, в прозелени, звездочку. Надел. — Может, потому и жратвы нам давать перестали, что мы уже спланированы?

— Чушь несешь, Абалкин. Неужели трудно понять, что дороги все рухнули, железная дорога звон где.

— Да я понимаю. Но все-таки.

— Они то едят, другое едят, — заговорил Алланазаров, показывая глазами на бойцов, — а бедный туркмен без мяса совсем пропал. Трахома без мяса. Курсак больной без мяса. Как можно жить? Пойдем к нам, товарищ комиссар. Пропал елдаш. — Когда комиссар Савельев поднялся и пошел за Алланазаровым, тот оживился немного и, подстроившись под ногу комиссара, успокоил его: — Вы не бойтесь, товарищ политрук, у нас Журочкина нету. Где сказал туркмену, там и будет туркмен. Однако боя страшно. А так не бойтесь, ничего туркмены не скажут. Вообще, туркмены — храбрые джигиты. Они первыми встали против Чингисхана и дрались. Чингисхан в плен туркмена не брал. Туркмена, товарищ комиссар, только обстрелять надо — потом немец плакать от него будет. — Алланазаров улыбнулся своей шутке и тому еще, что комиссар внимательно, с веселым взглядом слушал его.