Крест и корона

— Они были ценными членами Доминиканского сообщества в Кембридже, но Кромвель приказал его уничтожить. — При слове «уничтожить» брат Ричард поморщился. Бледное лицо брата Эдмунда осталось бесстрастным. Гардинер продолжил: — Подготовка их к переводу в Дартфорд длилась несколько месяцев. До недавнего времени в вашем монастыре находилось несколько братьев из монастыря Кингс-Лэнгли, они отправляли мессу, занимались финансовыми вопросами и исполняли другие административные обязанности. Но один из братьев заболел водянкой, верно?

Я кивнула, пораженная тем, что о болезни бедного престарелого брата Джорджа так широко известно.

— Его отозвали обратно в Кингс-Лэнгли. А брат Ричард займет его место в качестве казначея и заодно поможет настоятельнице в организационных вопросах. Что же касается брата Эдмунда, то он опытный фармацевт, который мигом преобразит ваш деревенский лазарет. Вот увидите.

Тут дверь комнаты распахнулась, и появились Бесс и еще одна служанка — они несли подносы с едой.

— Отлично! — Лицо епископа просияло. — Сестра Джоанна, вам тоже необходимо подкрепить свои силы. По моим расчетам, вы будете в Дартфорде вскоре после заката — провести столько времени без еды будет трудновато.

Я ухватилась за спинку стула, за которым стояла.

— Я сегодня возвращаюсь в Дартфорд?

— Да, вы отправитесь туда втроем.

— Но настоятельница не знает об этом, — в панике проговорила я.

— Ей десять минут назад было отправлено послание с курьером на быстрейшей из лошадей. В нем сообщается, что вы освобождены и будете сопровождать этих добрых братьев, — ровным голосом сказал Гардинер. — Дороги сейчас сухие. Настоятельница получит послание за два часа до вашего прибытия. А теперь, прошу вас, садитесь.

Я чуть не рухнула на стул, пододвинутый к столу.

Бесс расставила на столе тарелки: жареная курица под соусом из рачьих хвостов и миндаля, полоски сушеной трески, листья салата и хлеб. Аппетитный запах мигом заполнил комнату. Брат Ричмонд принялся уплетать угощение так, будто перед этим голодал несколько дней, а брат Эдмунд отведал совсем немного.

Бесс огляделась, чтобы убедиться, что ее никто не видит, а потом улыбнулась мне мимолетной счастливой улыбкой. Для нее эта новость, вероятно, была радостной — меня не только выпускали, но и позволяли вернуться обратно в монастырь. «Что бы она сказала, — спрашивала я себя, — если бы узнала, что я нарушила обещание хранить тайну, данное королеве Екатерине Арагонской на ее смертном одре, и согласилась ехать в Дартфорд, чтобы в корыстных целях воспользоваться доверием ко мне настоятельницы?!»

Хотя постойте: разве я дала епископу свое согласие на что-нибудь подобное?

Мысли мои смешались. Я пригубила теплого пряного вина, которое налила нам Бесс, и поела курицы под соусом — ничего подобного у меня не было во рту уже много месяцев. В Дартфорде мясо полагалось только в праздничные дни, да и то лишь в виде начинки к пудингу.

Епископ Гардинер стоял во главе стола, отщипывая кусочки сушеной трески и беседуя с братьями. Он подробно расспрашивал их об устройстве нового печатного станка, а потом о новостях, связанных с деканом Кембриджского университета. Брат Ричард рассказал какую-то длинную, изобилующую интригами историю, и епископ, выслушав его, закинул голову и расхохотался:

— Ах, как мне не хватает доминиканского высокомерия!

Брат Ричард улыбнулся ему. Казалось, епископ в компании братьев чувствует себя совершенно свободно. «Он чтит старые традиции», — сказал мне Чарльз Говард. И никто, посмотрев сейчас на епископа, не стал бы с этим спорить.

Тут я почувствовала, что, пока я наблюдаю за епископом, кто-то наблюдает за мной. Это был брат Эдмунд, его большие карие глаза диковинным образом контрастировали с пепельно-светлыми волосами. Внезапно странное чувство узнавания нахлынуло на меня. Не видела ли я его где-нибудь прежде?

Гардинер взял лист салата и сказал:

— Когда я в юности учился в Париже, Эразм Роттердамский целую неделю жил в том же доме, что и я. Я вызвался подавать ему еду. Помню, ему очень понравился салат, который я приправил смесью масла и кисловатого вина. Он говорил, что в жизни не ел ничего более изысканного.

Брат Ричард откинулся на спинку стула:

— И вы не сожалеете теперь, что прислуживали Эразму Роттердамскому со столь ревностным вниманием?

Гардинер покачал головой:

— Я понимаю, что вы хотите сказать: Эразм высек ту искру, с помощью которой Лютер впоследствии разжег пожар. Но на самом деле все гораздо сложнее.

Тут в дверях появился лейтенант и уставился на нашу компанию. Он задержал взгляд на тонзурах братьев. У него это пиршество вызывало отвращение.

Преодолевая себя, он вошел в комнату и сунул мне в руку сверток, потом развернулся на каблуках и вышел. Епископ Гардинер, прищурив глаза, следил за каждым его движением.