Крест и полумесяц

— Откуда взялась твоя уверенность в том, что я злой, Микаэль эль-Хаким? — мягко спросил дервиш. — Откуда тебе знать, не я ли тот неподкупный судья в твоем сердце? Откуда тебе это известно?

Его слова наполнили ужасом мою душу, и дрожь охватила меня.

Он же тихо добавил:

— Уже ухожу и отправляюсь прямо в сераль. Ты же не суди меня слишком строго, неподкупный Микаэль, ибо я пытаюсь спасти великий план от полного провала. Знай, что несмотря на неудачу, я собираюсь действовать. Ты же бросаешь дело на полпути, ибо твоя душа навсегда останется душой отступника.

Его язвительные слова, как острый кинжал, вонзились в мое сердце. Дрожащими губами я в отчаяние прошептал:

— Я лишь человек, Мустафа бен-Накир, и хочу им остаться!

Тут в комнату тихонько проскользнула Джулия, которая только что вернулась из сераля. Резким движением она сорвала с лица тонкую вуаль, щеки ее пылали, а разноцветные глаза сияли тайной уверенностью в победе. Мне она показалась прекраснее, чем когда-либо.

— О Мустафа бен-Накир! — воскликнула Джулия. — Как хорошо, что ты еще здесь. Что ты подаришь мне, если я сообщу тебе хорошую новость?

Мустафа повернулся к Джулии и взволнованно проговорил:

— Не терзай больше моего сердца, жестокая Джулия! Немедленно скажи, какие у тебя для меня новости. Разве не видишь, что я весь дрожу от нетерпения, как лист на ветру, а мои руки стали холодными, как лед?

Джулия захихикала и ответила:

— Одна очень высокопоставленная особа прослышала о твоих стихах, которые ты когда-то во дворе сераля вырезал на коре платана, а также о тех, которые ты послал с купцами из Басры, чтобы их пели под стенами Райского Сада сераля. Разумеется, она потешается над твоей поэзией, но она женщина, и ей льстит твое обожание, так что, Мустафа, ей хочется еще раз взглянуть на твое лицо. Именно сегодня она страстно жаждет помучить своего господина, поэтому именно сегодня ничто не помешает встрече, о которой никто не должен знать. Может быть, она позволит тебе, с соблюдением всех мер приличия, читать ей твои стихи, ибо говорят, что женщины в ночь рамазана подвержены всяческим прихотям. Итак, поскорее отправляйся в баню, Мустафа бен-Накир, вели размять себе тело и умастить благовониями. На закате дня, сразу после вечерней молитвы для тебя откроется потайная калитка, и никто заранее не знает, что скрывает в своем лоне ночь рамазана.

— Не верь ни одному ее слову, несчастный! — взволнованно предостерег я Мустафу. — Все это — сплошные интриги и предательство. Беги, проси защиты у дервишей, скройся в их обители, там никто не посмеет тревожить тебя.

В разноцветных глазах Джулии вспыхнули искры гнева. Она топнула ногой и воскликнула:

— Молчи, Микаэль! Это тебя не касается, и никто не спрашивает твоего мнения.

А Мустафа бен-Накир ответил:

— Даже если мне придется поплатиться жизнью, она для меня навсегда останется единственной желанной женщиной во всем мире. Я понял это уже тогда, когда впервые услышал ее серебристый смех. И пусть все это — лишь интрига и обман, но, быть может, когда она услышит мои стихи, ее сердце вздрогнет в груди. О Микаэль, я же не безумец, чтобы отказаться от такой возможности. Только что я был готов уничтожить державу Османов, более того — весь мир, ради одного ее взгляда, ради одного прикосновения. И я без колебаний спешу к ней. И если мне придется умереть, я умру с радостью, ибо недосягаемое стоит того, чтобы попытаться достичь его.

Провожая Мустафу на причал, к своему великому изумлению я вдруг увидел, как в сад через открытые ворота входят янычары. Я огляделся по сторонам и убедился, что вооруженные воины уже охраняют все выходы и входы в сад и в дом, а также весь мраморный причал и мостки на пристани. Заметив меня, двое из них без единого слова зашагали вслед за мной. И я понял, что султанша Хуррем никогда не полагается на волю случая.

Джулия покидала дом, уплывая в моей красивой лодке в сопровождении Альберто, который, скрестив руки на груди, язвительно улыбался, с презрением глядя на меня, а я безропотно провожал их, смотря на его холеное смуглое лицо, и мне казалось, что ледяные пальцы сжимают мое сердце.

Я все еще стоял неподвижно, всматриваясь в далекие золотые крыши сераля, когда ко мне подошел паша янычар. Он приветствовал меня низким поклоном, с уважением касаясь кончиками пальцев своего люба и земли у моих ног, а потом сказал:

— Я получил приказ аги повсюду сопровождать тебя, охранять и оберегать от всяческого зла и насилия. Я отвечаю головой за твою безопасность, потому прошу, не сердись за то, что я буду неотступной тенью следовать за тобой, как дома, так и вне стен его. За такую охрану посланники неверных простому янычару платят обычно три серебряных монеты в день, мне же, военачальнику — шесть. Но каждый волен поступать по собственному усмотрению, а я не сомневаюсь, что ты знатнее и богаче любого посланника гяуров.