Крест Империи

Йэн взял мне на свою карту длинную жаренку из орехов и меда, на палочке. Мы направились в самую глубь парка, где сегодня должны были выступать "Странники". За тем, собственно, и пришли. Скамейки все были уже заняты, но нам удалось удобно устроиться на длинном и толстом изогнутом стволе старой ивы. Рядом с нами примостились какие-то мальчишки, судя по форме - еще школьники. Я грызла орехи, болтала ногами, и Йэн, за недостатком места, был вынужден довольно тесно прижаться ко мне, и даже положить свою руку почти что мне на спину, во всяком случае время от времени его рука касалась моей спины, и я тихо млела от счастья. Еще мне ужасно хотелось положить голову Йэну на плечо, но в публичном месте все-таки следует вести себя скромно. Мы о чем-то болтали, кажется, о паломничестве, эстрада от нас была не видна, ее заслонял какой-то неудачно поставленный фургон, но слышно хорошо. Как-то внезапно наступила тишина, и в тишине разноголосо заговорили струны, перебивая друг друга, волнуясь, как море. "Странники" запели, и было это чудесно - слушать их пение, и рядом ощущать Йэна, и молчать, просто молчать и слушать.

Надо мною небо Твоё, (1)Но мне больно в него смотреть.Надо мною кружит вороньё,В двух шагах ожидает смерть.Не вини меня, что упал,Что я не продолжаю бой.Господин, я просто устал

Воевать за себя с собой.

(1) стихи Ирины Ермак

Три голоса - два мужских и женский, вьющийся вокруг них, словно звенящая, отчаянная спираль, разбивали тишину, повисшую над площадью, словно в миг Пресуществления, полное внимания и напряжения, полное слуха молчание.

Битве всё не видно конца,

А из ран - где течёт, где льёт.

Что ж не выбрал Ты храбреца? -

Защитил бы Царство Твоё…

Мои руки не держат меч,

Привалил меня мой же щит.

Ты не хочешь меня сберечь?

Кто ж тогда меня защитит?

Йэн нашарил свободной рукой мою ладонь, и сжал ее, и на миг я перестала ощущать что-либо, кроме этого прикосновения теплых и сильных пальцев. Мой Йэн. Он тоже воевал, и тоже был ранен. И наверное, вот так и лежал, ожидая санитаров, скрипя от боли зубами, и звал в отчаянии Господа. Это про него песня. Хотя он не хавен пока еще, и оружие у него было не такое романтическое, нормальный автомат. Но и не только про него, и про меня тоже эта песня, хотя я не была на войне. Это про всех нас песня.

Веки смежены - резь в глазах -

Вижу, как подступает мгла.

Моё сердце в Твоих руках.

Повели, чтобы смерть ушла.

Может, я ещё не убит.

Отдохну вот пока чуть-чуть.

Меч возьму и прилажу щит -

Лишь бы так не давило грудь…

Если ж правда разбил нас Змей

И недаром кружит вороньё -

Моё сердце в руке Твоей.

Лишь оно…

Но оно - Твоё.

После концерта мы отправились в кафе. На мою студенческую карту не очень-то разгуляешься, так что Йэн брал все на свою. Мы поднялись на самый верх Ренского квартала, и сели в открытом садике ресторана "Роза и шип", отсюда, с небольшой площадки, открывался дивный вид на парк и прилегающую часть города, и можно было даже наш конвиктус разглядеть, и строящийся новый корпус (ура! Мне больше не надо ничего отрабатывать! Я больше не пойду на эту стройку! Как же я ненавижу всю эту строительную работу…) Йэн заказал для меня жареную курицу, салат и кофе с пирожным. Себе он взял мяса с овощами и бутылочку пива. Я пиво не люблю, но Йэн и не особенно нуждался в компании.

Справа от нас за столиком обедали две молодые монахини в серых хабитах, похоже, из конгрегации святой Дары. Я спросила Йэна, и он согласился со мной, что да, наверное, это дариты. Я сказала, что если уж идти в монастырь, то к даритам - они и уходом за больными занимаются, и воспитанием сирот, и вообще деятельный орден - это деятельный орден. Йэн ответил, что с моим характером - конечно, а вообще-то кому как, ведь у каждого свое призвание. У некоторых вот и семейное. Я сразу согласилась, что да, у меня, безусловно, призвание семейное, в смысле, что жить мне лучше с мужем, одной мне не хотелось бы, я не настолько предана Христу, моя вера слишком слаба, чтобы вот так всю жизнь только Ему посвятить. Йэн возразил, что вера здесь совершенно ни при чем, и я опять с ним согласилась, потому что он, конечно, был прав… Я на самом деле чувствовала, что вера у меня слабая - но упомянула об этом неуместно, монашеское призвание здесь и правда ни при чем.

— А я не знаю даже, - сказал Йэн, - я, ты знаешь, долго думал насчет ордена хавенов… Даже послушником пожил несколько месяцев… пока не призвали в армию.

Мне стало как-то неприятно - может, я зря тут с ним. Отвлекаю человека от монашеского призвания. Но Йэн сразу добавил.

— А потом понял, что нет, мне семья нужна. А когда тебя встретил… - он улыбнулся, и лицо его, такое жесткое и твердое обычно, вдруг стало почти детским и ласковым, - тогда уже совсем все стало ясно.

Я даже есть перестала, так мне от этих слов стало хорошо.

— Мне тоже стало все ясно, - сказала я полушепотом, - сразу же почти…