Крест в круге

На всем этаже не было ни души. Боря неуверенно шел по мертвому коридору, как по тоннелю, навстречу светлому пятну, в котором угадывались стол дежурной медсестры и старый кожаный диван, где еще пятнадцать минут назад он листал скучную книжку без картинок. Или это было час назад? А может, два?.. А может, ему вообще все приснилось – и суровая женщина в атласном халате, и безобразная умирающая старуха на черной простыне?

Ему опять стало страшно. Что значат все эти нелепые и жуткие пророчества, адресованные «мальчику по имени Борис»? Почему он остался совсем один в этом коридоре ночью? Почему Галинка не спасла его от чудовищной старухи? Почему не появилась рядом, не обняла, не провела своей волшебной рукой по волосам, не шепнула на ухо, что она – здесь, с ним и никогда не оставит в беде своего братишку?

«А вдруг она умерла?!»

Борис вздрогнул от этой мысли, ледяной волной скатившейся в самое сердце.

«А вдруг Галинку задушила змея? Или она подавилась косточкой, звала на помощь, но никто не услышал ее? А вдруг… – тут мальчик похолодел от ужаса, словно попал своей догадкой в самую точку, – а вдруг ее убил ординатор Миша?! Заколол ножницами… или толкнул на острый мраморный бюстик!»

Боря уже не сомневался, что именно так все оно и было. Он даже вспомнил этот бюстик в ординаторской. Мраморная голова какого-то врача с бородкой и в пенсне! На подставке посреди стола!

Сердце выпрыгивало из груди, стучалось комком где-то у самого горла, подкатывало черными пульсирующими пятнами к глазам и растекалось противной дрожью в коленях.

Боря стоял перед дверью в ординаторскую и не мог справиться с ужасом и отчаянием, охватившими его.

Вдруг он услышал стон. Боря задержал рвущееся наружу дыхание и прислушался. Но ничего не услышал, кроме собственного сердца. Стон повторился. Явственнее и громче, чем в первый раз. Сомнений быть не могло: кто-то тихо, в глухих страданиях, умирал за этой белой потрескавшейся дверью, в лунном свете, возле зловещего мраморного бюстика на врачебном столе. Боря с шумом распахнул дверь и замер на пороге, холодея от открывшейся его глазам картины.

У самого окна, на столе, рядом со сдвинутым набок мраморным бюстиком неизвестного врача с бородкой и в пенсне, среди раскиданных в беспорядке бумаг, лежало, облизанное смертельно бледным светом луны, прекрасное тело Галинки. Ее спутанные волосы чернильно разлились по бумагам, а белый, задранный вверх подбородок трепетал. Боря успел разглядеть маленькую, словно яблоко, грудь с твердым темным соском, дрожащую, как вода в стакане, забытом на столике в купейном вагоне ночного поезда. Влажный живот Галинки сокращался, как при судорогах, а ее красивые ноги, словно надломленные в коленях, удерживал большими руками широкоплечий великан, стоящий вплотную к столу. Мужчина наносил звонкие шлепки всем своим телом по вздрагивающей на столе Галинке, и всякий раз после такого влажного удара девушка стонала. Она запрокидывала голову и судорожно мяла ладонями бумаги, на которых лежала. Казалось, она задыхалась. А великан наносил удары все чаще и чаще…

В диком, отчаянном порыве, словно проламывая грудью ледяную стену ужаса, Боря ринулся в комнату.

– Не сме-е-ейте!

С тяжелым грохотом покатилась по полу опрокинутая табуретка, рухнул металлический штатив, на котором крепилась анатомическая карта. Мужчина отскочил в сторону, точно ударенный током. Галинка резко села на столе, испуганно таращась в тусклый прямоугольник распахнутой двери.

– Боря! Бориска! Ты что?

Мальчик остановился как вкопанный перед самым столом, обводя безумным взглядом, в котором все еще плескался ужас, голые плечи сестры, ее торчащие в разные стороны маленькие груди, ее выставленные вперед руки. Это машинальное движение рук больше всего поразило Бориса. Ожившая Галинка теперь защищалась от него! Она преградила ему путь растопыренными ладонями, словно в одно мгновение построила невидимую стену между ними. Между собой и тем, кто бросился ей на помощь.

Не сводя широко раскрытых глаз с сестры, отказываясь верить в реальность происходящего, Боря попятился назад. Его безумный взгляд вдруг упал на маленький столик у самой стены.

–  Крест!  – вскрикнул он, потом тяжело и хрипло вдохнул и опрометью кинулся за дверь.