Крестьяне

Семейству Сибиле отвели прежнюю квартиру Гобертена — флигель, построенный Буре и предназначенный для украшения пейзажа и для жилища управляющего, — изящное здание в том архитектурном стиле, который нашел себе достаточное отражение в нашем описании Бланжийских ворот. Генерал оставил в распоряжении управляющего лошадь, которую мадмуазель Лагер предоставляла Гобертену ввиду больших размеров поместья, отдаленности рынков, где заключались сделки, и необходимости присматривать за хозяйством. Он назначил Сибиле двадцать пять сетье ржи, три бочки вина, дров по потребности, вдоволь овса и сена и, наконец, три процента с чистого дохода. Раз мадмуазель Лагер в 1800 году получала более сорока тысяч франков дохода, теперь в 1818 году, после сделанных ею значительных земельных приобретений, генерал вполне резонно желал получать шестьдесят тысяч. Значит, новый управляющий мог зарабатывать около двух тысяч франков деньгами. При готовой квартире, провизии и отоплении, при даровом корме для лошади и домашней птицы, при отсутствии налогов управляющий получил еще разрешение завести свой огород, причем граф обещал смотреть сквозь пальцы, если обработать землю помогут эгские садовники. Такие льготы, несомненно, стоили более двух тысяч франков. Ясно, что для человека, зарабатывавшего в оценочном управлении тысячу двести франков, попасть на должность управляющего Эгами значило перейти от нищеты к богатству.

— Если вы будете блюсти мои интересы, я вас не забуду, — сказал генерал. — Во-первых, я имею возможность предоставить вам сбор податей по Кушу, Бланжи и Сернэ, отделив его от сбора податей по Суланжу. Словом, если вы доведете мой доход до шестидесяти тысяч франков, я в долгу не останусь.

К несчастью, достойный мировой судья и Аделина в порыве охватившей их радости имели неосторожность сообщить мадам Судри об обещании графа касательно сбора податей, не подумав о том, что суланжским сборщиком податей был некто Гербе, брат содержателя почтовых лошадей в Куше и, как увидим в дальнейшем, свойственник Гобертенов и Жандренов.

— Ну, это не так-то просто, моя милая, — сказала мадам Судри. — Но все же пусть граф похлопочет. И представить себе нельзя, как самые трудные дела легко улаживаются в Париже. Я видела кавалера Глюка у ног покойницы барыни, и она пела в его опере, несмотря на то что пошла бы в огонь и воду за Пиччини, одного из самых любезных мужчин того времени. Славный был господин, всякий раз, как придет к барыне, непременно обнимет меня за талию и назовет «очаровательной плутовкой».

— Вот тебе на! — воскликнул жандармский унтер-офицер, когда жена рассказала ему сообщенную Аделиной новость. — Уж не воображает ли он, что будет распоряжаться в нашей долине, все переворачивать по-своему и командовать жителями, как кирасирами у себя в полку: «Направо! Налево!» Привыкли эти господа офицеры приказывать! Да нет, брат, подождешь! За нас вступятся господа Суланж и Ронкероль... Бедный дядя Гербе. Он и не подозревает, что у него собираются оборвать лучшие розы на кусте!

Это выражение в духе Дора[29]

бывшая горничная позаимствовала у своей хозяйки, позаимствовавшей его у Буре, в свою очередь позаимствовавшего его у одного из сотрудников «Меркурия», а Судри повторял его так часто, что в Суланже оно вошло в поговорку.

Дядя Гербе, суланжский сборщик податей, был прославленным остроумцем, то есть первым шутником в городке и желанным гостем в салоне мадам Судри. Выпад жандармского унтер-офицера против эгского помещика прекрасно отображает мнение, сложившееся о Монкорне в том краю, от Куша до Виль-о-Фэ, при содействии Гобертена, всюду подливавшего масла в огонь.