В описываемое время года природа блистала всем своим великолепием. Ароматы цветочных клумб сливались с благоуханием леса. Из парка, с недавно скошенных лужаек, доносился запах свежего сена.
Дойдя до конца одной из выходивших к флигелю извилистых аллей, графиня и два ее гостя увидели г-жу Мишо, сидевшую возле дома и занятую шитьем приданого для своего будущего ребенка. Женщина, в такой позе и за таким занятием, вносит в пейзаж что-то очень человечное, и в действительной жизни это так трогательно, что некоторые художники по неразумию пытались перенести такое настроение на свое полотно. Эти художники упускают из виду, что «дух» пейзажа, если он удачно передан, подавляет человека своей величественностью, а в жизни соотношение между человеком и обстановкой никогда не бывает нарушено, ибо наш взгляд замыкает подобную сцену в определенную рамку. И Пуссен, наш французский Рафаэль, правильно поступил, отведя пейзажу второстепенную роль в своих «Аркадских пастухах», ибо он понял, что человек мал и жалок на картине, где главное — природа.
А тут взгляд радовало лето во всей своей красе, созревшая жатва, картина, полная здоровых и простых чувств. Тут нашла свое воплощение мечта многих людей, чья бурная жизнь, полная и дурным, и хорошим, породила в них стремление к покою.
Расскажем в немногих словах роман этой супружеской четы. Жюстен Мишо не особенно горячо откликнулся на предложение славного командира кирасиров поступить к нему в начальники охраны его поместья: он в то время подумывал вернуться на военную службу; но в связи с этим предложением и переговорами ему пришлось побывать в особняке графа, где он увидел старшую камеристку графини. Молодая девушка, доверенная попечению графини семьей честных фермеров из окрестностей Алансона, могла рассчитывать в будущем на некоторый достаток, ибо ее ожидало наследство от нескольких родственников, примерно двадцать — тридцать тысяч франков. Подобно многим земледельцам, которые поженились в молодом возрасте и все еще смотрят из рук родителей, отец и мать девушки очень нуждались и, не имея возможности дать образование своей старшей дочери, поместили ее на службу к молодой графине. Г-жа де Монкорне обучила Олимпию Шарель кройке и шитью, приказала подавать ей обед отдельно от другой прислуги и была вознаграждена за свое внимание безграничной преданностью, столь нужной парижанкам. Олимпия Шарель, хорошенькая нормандка, с золотисто-белокурыми волосами, склонная к полноте, с живыми, умными глазами, примечательная изящным носиком с горбинкой, как у маркизы, и девичьим обликом, при испанских линиях стана отличалась благовоспитанностью, какую может приобрести камеристка, по своему происхождению стоящая чуть выше простонародья, ежели ее знатной хозяйке будет угодно приблизить ее к себе. Она всегда была прилично одета, скромно себя держала и изъяснялась вполне правильным языком. Мишо сразу же поддался ее чарам, особенно когда узнал, что его красавица со временем получит неплохое состояние. Препятствия встретились со стороны графини, не желавшей расстаться с такой драгоценной горничной, но когда Монкорне объяснил ей, какое создалось в Эгах положение, она не стала спорить, и теперь свадьбу задерживала только необходимость посоветоваться с родителями невесты; они не замедлили дать свое согласие.
Жюстен Мишо, по примеру генерала, смотрел на свою молодую жену, как на высшее существо, которому следовало повиноваться по-военному, не рассуждая. В этом душевном спокойствии и занятиях вне дома он нашел то счастье, о котором мечтает солдат, покидая военную службу: труд, необходимый для здоровья тела, и усталость, необходимую для наслаждения отдыхом. Несмотря на всеми признанную свою храбрость, Мишо ни разу не был серьезно ранен и не испытывал тех болей, которые, несомненно, озлобляют ветеранов. Как у всех действительно сильных людей, у него был ровный характер, и жена полюбила его от всего сердца. Поселившись в охотничьем домике, эта счастливая супружеская пара наслаждалась счастьем медового месяца в полной гармонии и с природой, и с искусством, творения коего ее окружали, — обстоятельство довольно редкое! Окружающая обстановка далеко не всегда соответствует нашему душевному настроению.
Открывшаяся перед нашими путниками картина была так прелестна, что графиня остановила Блонде и аббата Бросета, чтобы они могли полюбоваться очаровательной Олимпией Мишо, незаметно для нее.
— Гуляя, я всегда захожу в эту часть парка, — шепнула графиня. — Я с таким же удовольствием смотрю на этот домик и на двух его голубков, с каким любуюсь красивым пейзажем.
Говоря это, она многозначительно оперлась на руку Эмиля Блонде, желая поделиться с ним столь деликатными чувствами, что передать их словами поистине трудно, но женщины поймут ее.
— О, как бы мне хотелось быть в Эгах таким привратником, — улыбаясь, ответил Блонде. — Но скажите, что с вами? — спросил он, заметив на лице графини выражение печали, которое вызвали его слова.
— Так, пустяки.