Крестьянин и тинейджер (Журнальный вариант)

В тот вечер, посадив Саню на автобус и оставшись сам с собой наедине, Панюков впервые забыл вспомнить и домыслить их прогулки к лесу; пришел домой в тревоге.

Больше в Сагачах ветеринар не появлялся. Панюков так и не решился выведать у Сани, бывает ли ветеринар в Селихнове. Она ни разу, приезжая в Сагачи, не говорила о ветеринаре, будто и не думала о нем, но Панюкова это умолчание не успокаивало, только сильней тревожило.

Однажды Саня, как всегда пообещав приехать, не приехала. И на другой день ее не было, и не было на третий, на четвертый. На пятый день Панюков уже не находил себе места. Он был так нервен, что коровы не подпустили его к себе; всех трех пришлось доить одному Вове.

«Нельзя так психовать, — сказал Вова. — Езжай в Селихново, узнай, чего там у нее».

«И не подумаю», — ответил гордо Панюков, на самом деле опасавшийся застать ее с ветеринаром.

«Это как хочешь, — сказал Вова и не удержался от подначки. — Пока мы тут коровам титьки тянем, кто-то ее за титьки тянет…»

Панюков в ответ сдержался и в драку не полез, но посмотрел на Вову так, что тому осталось только выругаться, извиниться и уйти в свою избу.

Саня вернулась на десятый день. Сказала, что хоронила тетку.

«Что же ты нам не сообщила ничего?» — крикнул, краснея, Панюков.

«Вам же звонить некуда…»

«Записку бы послала с почтальоном!»

«Тут столько навалилось, я даже не подумала, — сказала Саня и попыталась успокоить Панюкова. — Ты не переживай: вчера был девятый день и теперь все будет как обычно… — Она повеселела. — Как тут без меня швицы? Может, пора уже дать им по имени? Победа, например, Звездочка и Слава. Или, к примеру, Луиза, Анжелика и Диана».

Панюков каменно молчал, и за него ответил Вова: «Попробуем».

Они попробовали все предложенные Саней имена, примерив каждое из них попеременно то к одной корове, то к другой, но ни одно не прижилось.

Все будет как обычно, сказала Саня, но все не стало как обычно. Теперь ей приходилось долгие часы проводить в очередях пытавинских контор, чтобы оформить теткин дом себе в наследство. А уж устроившись по осени уборщицей в администрацию к Игонину, Саня и вовсе стала редко появляться в Сагачах. Да и Вова с Панюковым, поднаторев и худо-бедно, но освоившись с коровами, уже не так, как прежде, нуждались в ежедневной ее помощи. Осень меж тем была на редкость хмурой. И Панюков был хмур. Как-то повздорил по-пустому с Вовой, хлопнул дверью и бросился пешком в Селихново, не убоявшись ветра и дождя со снегом. Прежде чем явиться к Сане, решил зайти в магазин, купить там пряников каких-нибудь или зефира. Дождь к тому времени кончился, а снег все шел, и ветер не ослабевал. У двери магазина в луже сидел ветеринар и силился подняться, с каждой потугой заваливаясь набок, как если б его набок валил ветер. Никого не было вокруг. Панюков шагнул в лужу и протянул ветеринару руку. Тот подал свою мокрую и мягкую ладонь, настолько вялую, что Панюков должен был сжать ее и потянуть изо всех сил. Ветеринар встал на колени, потом поднялся.

Заговорил на удивление внятно: «Спасибо, брат. Я пьян, но не настолько, чтобы так. Не в том тут дело, что я пьян. Все дело тут в сосудах, в сосудах ног. Они меня иногда подводят, и я обычно падаю… Посади меня у стенки, где посуше. Немного посижу, а отойдут сосуды, и пойду».

«Куда ты такой пойдешь?» — спросил Панюков.

«На остановку и — домой, в Пытавино… А ты что думал?»

«Ничего не думал».

«Нет, ты думал: к Александре я пойду… Но ты не бойся, к Александре я таким идти не могу».

«Я и не боюсь».

«Боишься, — убежденно возразил ветеринар и снова попросил: — Посади меня у стеночки».

Панюков отвел его, едва перебирающего хлюпающими ботинками, за угол, где оказалось хоть и мокро, но без луж, и привалил спиной к стене.

«Нет, это ты собрался к Александре», — сказал ветеринар, сползая по стене вниз.

«И что с того?» — неохотно отозвался Панюков.

«Нормально все, — сказал ветеринар, усаживаясь поудобнее. — Нашли себе бесплатную слугу-работницу, а она пренебрегает. Надо вернуть, нормально все…»

Панюков даже не понял сразу, что он говорит, и растерялся: «Кто пренебрегает? Как пренебрегает?»

«Своими прямыми обязанностями, — внятно ответил ветеринар, глядя себе под ноги. — Доить, ухаживать, кормить и прибирать…»

Панюков пнул каблуком стену над головой ветеринара, сказал: «Убью следующий раз» — и пошел прочь.

Прежде чем свернуть за угол, услышал за спиной короткое, злое и ноющее: «Да хоть сейчас, делов-то…»

Панюков купил пряники, купил и зефир, пошел к Сане. Снег сек глаза, он ничего перед собой не видел. В порывах ветра слышалось короткое нытье, как будто это ныл за спиной ветеринар, но и обида на ветеринара тоже ныла: как он посмел, гад, так о них подумать? Саня у них слуга-прислуга? Она ведь не могла сказать такое про себя? Сказать ему, пропитому чмырю из лужи? Это он в луже сам с собою выдумал? Или могла сказать? Но почему тогда ему, а не ему сказала? И почему тогда она, пускай и редко, но приезжает в Сагачи? И улыбается, и разговаривает с ласкою в веселом голосе? Разве ее кто заставляет приезжать, помогать, улыбаться?