Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый

Из приведенных выше ленинских данных о структуре общества (в октябре 1919 г. оно состояло из 20% пролетариата, 75% мелкой буржуазии (в том числе: 30% – бедных крестьян, 30% – средних, 15% – богатых), 5% капиталистов) несложно вывести пропорции по трем группам внутри крестьянского населения: получится 40% бедноты, 40% среднего и 20% богатого крестьянства (соотношение 4:4:2)[401]. Отметим, что уже в декабре 1919 г. Ленин приводил следующие данные по России: на 50 млн населения приходилось 20 млн бедных крестьян (40% всего населения России), 15 млн средних крестьян (30%), 4 млн богатых крестьян (8%)

[402]. Если подсчитать процентное соотношение внутри 39 млн крестьянства, получится следующее распределение: к бедным крестьянам относилось 51,3% крестьян, к средним – 38,5%, к богатым – 10,2%. В показателях с временной разницей в один месяц доля средних крестьян сократилась незначительно, доля бедноты увеличилась более чем на 11%, доля богатого крестьянства соответственно сократилась вдвое. Разночтения в приведенных показателях, конечно, могут быть объяснены ссылками на неточности в статистических подсчетах (статистики в условиях Гражданской войны не существовало), однако эти данные могут быть истолкованы как интерпретация определенной тенденции, соответствующей текущим политическим установкам. По оценкам советских статистиков, в 1920 г. соотношение групп крестьянства выглядело следующим образом: бедняки составляли 35—40%, середняки – 55—60%, кулаки – 3%[403]

. К концу противоборства с белыми кулак стал явлением редким для деревни: часть ушла с белыми, другая была уничтожена. В условиях политики военного коммунизма бывшие зажиточные крестьяне потеряли значительную долю собственности и материального состояния.

Критерий для определения кулака разработан не был[404]. Образ деревенской «буржуазии» может быть представлен следующим образом: относительно немногочисленная группа

[405], относительно состоятельные (для России) крестьяне, имевшие больше земли и средств производства, время от времени (в основном в период полевого сезона) нанимавшие одного или несколько батраков, среди которых могли быть, например, нуждающиеся родственники или соседи. Форма расчетов за работу могла быть различной, в том числе натуральной в различных видах. Наниматель мог, к примеру, вспахать землю безлошадному односельчанину. Крепкий хозяин, как правило, имел особый авторитет в крестьянском сообществе, был знающим и разбирающимся во многих вопросах. В условиях укрепления общинных отношений в крестьянском сообществе в послереволюционные годы былое влияние кулака на сельское общество отошло в область преданий.

Определение Ленина сводилось к формулировке: кулак – тот, кто живет чужим трудом, грабит чужой труд и использует в своих интересах условия нужды. Средний же крестьянин – тот, кто не эксплуатирует и сам не подвергается эксплуатации, живет мелким хозяйством, своим трудом. Таким образом, отличие заключалось в вопросе об эксплуатации чужого труда[406]

. Провести разграничение по данному критерию на практике далеко не всегда реально, учитывая особенности крестьянского хозяйствования в России. Отношения, возникавшие внутри крестьянского сообщества, в большей степени характеризовали тип отношений экономической зависимости, нежели эксплуатации. Например, нуждающийся крестьянин, получив у более обеспеченного соседа ссуду зерном в трудное время перед урожаем, мог по собственной инициативе наняться к последнему для отработки долга. Во времена невзгод крестьянину не к кому было обратиться, кроме как к зажиточному односельчанину: ожидать помощи от государства не приходилось.

Как до революции, так и после 1917 г. не было возможности отличить середняка от кулака по каким—либо объективным экономическим или социальным признакам. Неопределенность социального статуса порождала произвол. Неслучайно даже Ленин, настроенный непримиримо к кулакам, предупреждал: не все 2 миллиона кулаки[407], богатый крестьянин может быть очень зажиточным, но не кабальщиком (то есть не эксплуататором)[408]. Определяя, кто был представителем «буржуазии» в деревне, руководствовались признаками политическими, а не экономическими: кто возражал большевикам, тот объявлялся кулаком. В классовом лексиконе появилось новое слово – «подкулачник». Таким уродливым словцом клеймили тех крестьян (иногда даже самых бедных), кто возражал против административного произвола власти. Создание мифа о многочисленном и сильном классе «кулаков» имело политическую подоплеку[409].