Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

После декретирования продовольственной диктатуры очень скоро многие убедились, что это не есть искомый путь общественного развития. Параллельно с развитием военно-коммунистической системы шли поиски других форм отношений города и деревни. Практика военного коммунизма приводила к убеждению, что государственное посредничество не может быть единственной полноценной связью между ними. Проблема экономической взаимосвязи в первую очередь есть проблема эквивалентного обмена. Когда государство берется за этот обмен, у него всегда имеется соблазн использовать то, что есть у него и не всегда имеется у его контрагента, т. е. политическую и вооруженную силу. Если государство не сходится в цене с крестьянином, у него всегда появляется искушение вытащить револьвер и пригрозить им в качестве доплаты за крестьянский товар. Этот соблазн помимо рыночной неповоротливости является постоянным фактором, который не позволяет государству быть надежным единственным посредником между городом и деревней. Если же оно спрячет свое оружие далеко за спину и попытается стать равноправным партнером, то из этого также редко что получается. Это очень существенное наблюдение сделано уже давно, причем людьми, не один год варившимися в крутом кипятке отношений с крестьянством. М. И. Фрумкин, подытоживая четыре года продовольственной работы, писал в 1922 году, что место государства не в вольной оптовой торговле. Негибкий государственный аппарат не способен и не приспособлен к свободной торговле, на этом поле государство всегда будет бито. У государства есть свое, только ему присущее орудие — государственная монополия. Его усилия должны быть направлены не в сторону торговли, а в сторону государственных заготовок путем обложения и частичной монополии[317]

. Следовательно, вывод заключается в признании компромисса, в разумном сочетании и разграничении сфер государственного обложения и свободного обмена. Невозможно многообразное общественное производство запрячь в узду тотального государственного регулирования без ущерба для производства.

Военный коммунизм представляет собой первую попытку навязать сложному общественному организму один тип экономических отношений, тип централизованного распределения, присущий, а значит, наиболее выгодный государству. Но насколько распределение, да еще и чрезвычайно политизированное, способно обеспечить процесс расширенного воспроизводства? Конъюнктура производства и потребления изменчива, особенно в период войн. Крестьянин в 1915–1920 годах не желал продавать хлеб задешево по твердым ценам. Эти цены были гораздо ниже себестоимости его продукции. Поэтому теоретики и практики логически и интуитивно приходили к выводу о необходимости отбросить систему монополии и твердых цен, чтобы крестьянство имело стимулы развиваться и иметь дело с городом и промышленностью. Борьба за новую экономическую политику имела частью сознательный, частью подспудный характер. Велась постоянно, по частным проблемам текущей политики. И здесь нужно за массой частных эпизодов увидеть целый лес борьбы за альтернативную военному коммунизму политику. Особенно хорошо это обнаруживается в истории взаимоотношений ВСНХ и Наркомпрода.

ВСНХ versus Наркомпрод