Крестный отец

– Как живешь, Том? – однако без следа той неподдельной сердечности, в какой заключался главный секрет его обаяния. Хейгена слегка задела его отчужденность – а впрочем, ему было не привыкать. Он был разящий меч дона Корлеоне, за это приходилось расплачиваться и такою ценой.

Джонни Фонтейн обратился к дону:

– Когда пришло приглашение на свадьбу, я себе сказал – ага, крестный на меня уже не сердится. А то раз пять пытался к вам дозвониться с тех пор, как развелся с женой, но, как ни позвоню, Том отвечает, либо дома нет, либо занят – чего уж там, понятно, что впал в немилость.

Дон разливал по стаканам настойку из янтарной бутыли.

– Что прошлое поминать… Ну, так. Я еще на что-нибудь гожусь для тебя? Или же твоя слава и твои миллионы вознесли тебя в такую высь, что туда не протянешь руку помощи?

Джонни опрокинул себе в рот огненную желтую влагу и подставил дону пустой стакан. Он силился отвечать непринужденно и беспечно:

– Какое там – миллионы, крестный. Я качусь вниз. Эх, правду вы мне говорили. Нечего было бросать жену с детьми и жениться на распутной девке. Поделом вы сердились на меня.

Дон пожал плечами.

– Я за тебя беспокоился, вот и все, – как-никак, ты мой крестник.

Джонни заходил по комнате.

– Я голову потерял из-за этой паскудины. Первая звезда в Голливуде. Хороша, как ангел. А знаете, что она творит, когда кончаются съемки? Если гример удачно сделал ей лицо, она с ним трахается. Если оператор нашел для нее выигрышный ракурс, зазывает к себе в уборную и дает ему. Готова спать с кем ни попадя. Раздает свое тело направо и налево, как раздают чаевые. Грязная тварь – у сатаны на шабаше ей место…

Дон Корлеоне оборвал его:

– Как поживает твоя семья?

Джонни вздохнул.

– Они у меня обеспечены. Когда мы разошлись, я дал на Джинни и девочек больше, чем присудили на процессе. Раз в неделю езжу их проведать. Скучаю без них. Иной раз до того скрутит, что кажется, с ума сойдешь. – Он снова осушил стакан. – А вторая жена смеется надо мной. Не может взять в толк, отчего это я ревную. Я отстал от жизни, я развожу итальянские страсти, а мои песенки – дребедень. Перед отъездом вмазал ей прилично – правда, лицо пожалел, она сейчас снимается. Намял ей бока, наставил синяков на руках, на ногах – впал в детство, она только хохотала надо мной. – Джонни закурил. – Вот так, крестный, а потому на сегодняшний день, как говорится, жить мне в общем-то нет охоты.

Дон Корлеоне сказал просто:

– Это беды, в которых тебе нельзя помочь. – Он помолчал. Потом спросил: – Что у тебя происходит с голосом?

В мгновение ока от баловня судьбы, который самоуверенно и неотразимо подтрунивал над собою, не осталось и следа. Джонни Фонтейн был сломлен.

– Крестный, я не могу больше петь, у меня что-то с горлом, и доктора не знают что.

Хейген и дон поглядели на него изумленно. Чего-чего, а малодушия за Джонни Фонтейном не водилось никогда. Джонни продолжал:

– Мои две картины принесли большие деньги. Я был звездой первой величины. Теперь меня выпирают из кино. Хозяин студии издавна меня не терпит, и сейчас для него удобное время со мной сквитаться.

Дон Корлеоне стал, повернувшись лицом к крестнику, с угрозой спросил:

– За что же этот человек невзлюбил тебя?

– Я выступал с песнями левых авторов, в поддержку либеральных организаций – помните, вам это всегда не нравилось. Вот и Джеку Вольцу не понравилось. Он навесил на меня ярлык коммуниста, но, вопреки его стараниям, эта кличка ко мне не приклеилась. Потом – уж так получилось – я увел девочку, которую он приберегал для себя. Увел всего на одну ночь, а точнее – она меня увела. Что мне еще, черт возьми, оставалось? А теперь меня гонит из дому эта развратная стеpва, на которой я женился. Джинни с детьми меня обратно не примут, разве что приползу на коленях. Петь я больше не могу. Что же делать, крестный, что делать?

Лицо дона Корлеоне застыло в ледяном презрении. В нем не было и тени сочувствия.

– Для начала – вести себя как подобает мужчине, – сказал он.

Внезапно черты его исказились от гнева.

– Мужчине, ты понял? – рявкнул он.

Он перегнулся через стол и сгреб Джонни за волосы движением свирепым и любовным.

– Господи боже мой, столько времени провести возле меня и после этого остаться размазней! Ты что, бесполая кукла голливудская, что вздумал хныкать и клянчить о жалости? Бабьи истерики закатывать – «Что же делать? Ах, что мне делать?».

Это вышло так неожиданно, так удивительно похоже, что Джонни с Хейгеном покатились со смеху. Дон Корлеоне был доволен. До чего же прикипел к его сердцу этот крестник… Любопытно, подумалось ему, чем бы ответили на подобную выволочку его родные сыновья. Сантино надулся бы и еще долго потом выкидывал коленца. Фредо ходил бы как побитая собака. Майкл повернулся бы с холодной улыбкой, ушел из дому и не показывался несколько месяцев. А вот Джонни – ну до чего милый парень! – уже скалит зубы, собирается с силами, разгадал с первого слова, чего в самом деле хочет крестный.

Дон Корлеоне продолжал: