Крестный отец

Он ощущал на себе спиною взгляд Конни и, нарочито поигрывая мускулами, потянулся к блюду со сладкими булочками, стоящему на другом краю стола. И это — сразу после яичницы с ветчиной — ну что же, по мужчине и завтрак. Зато вот есть на что поглядеть, хотя бы и жене. Это ей не занюханный муж-итальянец, каких навалом, прилизанный и черный, словно жук, — нет: светлый ежик волос, золотистый пушок на руках, покрытых буграми мышц, широк в плечах, тонок в талии. Он знал, что никому из «крутых ребят», работающих на семейство, не потягаться с ним физической силой. Таким, как Клеменца, Тессио, Рокко Лампоне или же этот Поли, которого кому-то понадобилось шлепнуть. Интересно бы узнать, в чем там дело. Мысль его почему-то возвращалась к Санни. Один на один он бы, пожалуй, осилил и Санни, хоть тот и ростом повыше, и тяжелей. Правда, молва приписывает Санни страшные вещи, но лично ему не приводилось видеть Санни иначе как добрым малым, склонным побалагурить. Нет, Санни — свой человек. Когда старого дона не станет, для Карло Рицци, надо думать, откроются иные возможности.

Он вяло цедил свой кофе. Все ему опостылело в этой конуре. Он не привык к тесноте — в Неваде жилье строят с размахом. Да еще вставай, тащись через весь город вкалывать в свое заведение — надо поспеть к двенадцати. День воскресный, самая работа, тем более что бейсбольный сезон в разгаре, и баскетбольный близится к финишу, и на ипподроме начались вечерние заезды… Его отвлекла от размышлений возня за спиной, он оглянулся.

Конни наряжалась по моде, ненавистной ему, но принятой у итальянских клуш в городе Нью-Йорке. Шелковое цветастое платье с поясом, рукава с оборочками, массивный браслет, аляповатые серьги. Сразу стала на двадцать лет старше.

— Далеко собралась? — спросил он.

Она холодно ответила:

— В Лонг-Бич, к отцу. Он еще не встает с постели, надо с ним посидеть.

Карло оживился.

— Что же, значит, музыкой до сих пор заправляет Санни?

Конни бросила на него невинный взгляд:

— Какой музыкой?

Он взорвался:

— Ты, сука шелудивая, — поговори так со мной, весь помет тебе выбью из брюха!

Она в испуге попятилась, и от этого он еще больше осатанел. Вскочил со стула и залепил ей пощечину; на лице у Конни вспухло красное пятно. Скупыми, точными движениями Карло отпустил ей еще три затрещины и увидел, как вздулась рассеченная ударом верхняя губа, из нее пошла кровь. Это его образумило. Незачем было оставлять следы. Конни метнулась в спальню, захлопнула дверь; он услышал, как щелкнул ключ в замке. Карло пренебрежительно хохотнул и сел допивать кофе.

Сидел, покуривая, пока не настало время одеваться. Он постучался в спальню:

— Отопри давай, а то дверь вышибу.

Ответа не было.

— Ну? Мне одеваться пора, — сказал он громче.

Слышно было, как она встает с кровати, подходит к двери, как поворачивается ключ в замке. Он вошел и увидел, что она идет назад к кровати и ложится, лицом к стене.

Карло быстро оделся и тогда обратил внимание, что она лежит в одной комбинации. Ему, в надежде, что она привезет свежие новости, хотелось, чтобы она все-таки съездила к отцу.

— В чем дело, сразу сил лишилась из-за пары оплеух? — Досталась же лентяйка, прости господи.

— Я раздумала ехать. — В ее голосе слышались слезы, слова звучали неразборчиво.

Он резким движением схватил ее за плечо и повернул к себе. И сразу понял, отчего она раздумала, — и, пожалуй, правильно сделала.

Он, должно быть, не рассчитал силу своих ударов. Левая щека у нее распухла, разбитую верхнюю губу раздуло бесформенным белесым пузырем под самым носом.

— Как хочешь, — сказал он, — только учти, я приду поздно. Воскресенье, работы будет навалом.

Он вышел на улицу; под поводком «дворника» на его машине торчал зеленый штрафной талон: пятнадцать долларов за стоянку в неположенном месте. Он сунул талон в бардачок, где уже лежала стопка таких же. Теперь он был в отличном расположении духа. Так всегда — отлупцуешь балованную стерву, и сразу поднимается настроение. Меньше зло разбирает, что его мешают с грязью эти Корлеоне.

Когда он поставил ей синяк под глазом первый раз, ему потом было не по себе. Она тут же сорвалась в Лонг-Бич жаловаться матери с отцом, показывать им свой подбитый глаз. Он, откровенно говоря, весь взмок, покуда ее дождался. Но она вернулась, как ни странно, присмирев — покорная, заботливая итальянская жена. Недели две он разыгрывал из себя примерного супруга, ни в чем ей не прекословил, ворковал с нею, ублажал ее, ежедневно утром и вечером услаждал в постели. И в конце концов, поверив, что подобное больше не повторится, она рассказала ему, что произошло.

Родители приняли ее не слишком сочувственно — с холодком, чуть ли не с усмешкой. Мать, правда, пожалела немного и даже попросила отца поговорить с Карло Рицци. Отец отказался.

— Она хотя мне и дочь, — сказал он, — но принадлежит теперь мужу. И я ему не указ. Даже король Италии не позволял себе вмешиваться в отношения мужа и жены. Пусть едет домой и научится вести себя так, чтобы он ее не бил.

Конни сказала в запальчивости:

— Ты сам хоть раз в жизни поднял руку на жену?