Крестоносец

И вот теперь сидел, думал. О жительстве и еде, таким образом, вопрос был снят, и дело теперь оставалось за малым — найти парней. Что найдет — Ратников ни капельки не сомневался, если, конечно, ребята в Пскове. Ну, а куда ж им еще пойти-то? Если они всерьез намеревались искать Мишу — а дело, несомненно, обстояло именно так. И конечно же перед ними так же встал тот же самый вопрос, который только что удачно разрешил Ратников — где жить и что кушать? Что вообще парни умели делать? Эгберт — ученик стеклодува. Могли в чью-нибудь мастерскую пойти? Вполне. В обычные, те, что на виду, Михаил наведался еще позавчера, правда, безрезультатно. Но ведь были еще мастерские боярские… Орденские, в конце концов… Нет, туда б они, наверное, не сунулись, хотя… Кто их сейчас будет искать-то? Времени-то сколько прошло? Печатных станков еще нет, плакаты с их физиономиями и надписями «Розыск» по городу не висят, чего бояться, спрашивается? Только какой-нибудь чисто случайной встречи, от которой, увы, не застрахован никто.

Так, стеклодувы… Что еще? Что, к примеру, умеет Максик? Как и любой средний подросток, в общем-то — ничего. Языком болтать только… Болтать. Он ведь немецкий знает, и неплохо… да и здесь поднаторел. Почему б не пойти в толмачи? Кстати — обоим. А где в Пскове нужны толмачи? Да везде! Псков ведь сейчас под Орденом! Впрочем, и так — пограничный город, иностранцев полно, в основном, конечно, немцев, в смысле — из германских вольных городов и княжеств.

Та-ак… Хорошо бы это «везде», так сказать, поточней обозначить. Локализовать. К примеру, пристань — да, там можно — нужно даже — поспрошать. Еще где? Крупные постоялые дворы, купеческие объединения…

— Здоров, мил человек! Жалобы пишешь?

Какой-то кривоносый мужик в нагольном полушубке из лисьих шкур, присев рядом на лавку, пристально посмотрел на Ратникова.

— Пишу, — кивнул тот. — По какому вопросу жалоба?

— По важному, — кривоносый усмехнулся и, отдуваясь от жары — в гостевой горнице было жарко натоплено, — распахнул полушубок. Блеснула на груди золотая цепь… смотри-ка! А ходит во всякой рванине! Пестряди домотканой порты, штопаные онучи да постолы драные! Однако… А цепь-то толстенная!

— Ну, — Ратников улыбнулся. — На чем писать будем и кому? Есть берестица и пергамент.

— На пергаменте, — не стал жмотиться мужик. — Судиям посадским.

— Угу, — солидно кивнув, Ратников положил перед собою на стол лист пергамента — ха! пригодился таки! И в первый же день! — и, обмакнув в чернильницу гусиное перышко, вывел «поздним уставом»:

«Господину посаднику Твердиле Иванковичу…»

— От кого жалоба-то?

— Ась?

— Как кличут тебя, спрашиваю?

— А-а… Онфимий Рыбий Зуб.

— А… кто ты есть-то? Смерд, али закуп, иль из торгового люда?

— Пиши — человек посадский.

— «…посадский человеце Онфимко Рыбий Зуб челом бьет», — послушно написал Михаил. И теперь уж спросил о сути дела.

— Уличане в татьбе обвиняют облыжно, — скупо признался жалобщик.

— Так-так, — быстро перебирая берестяные образцы, покивал Ратников. — В татьбе, значит…

— Аще и в разбое, — подумав, добавил Рыбий Зуб.

— Ага, ага… и в разбое, значит.

Перебирая грамотцы, Михаил исподволь косился на клиента. Этот скошенный на бок нос, кривая рыжеватая бороденка, мрачные, глубоко посаженные глаза, да все повадки — проситель цедил слова этак небрежно, с нарочитою ленцою — не вызывали никакого доверия, однако Ратников старался исполнять свое дело честно.

— Ага… вот… «Оже станеть без вины на разбои», — взяв нужную грамоту, Миша с выражением зачитал вслух. — Будеть ли стал на разбои без всякой свады, то за разбойника люди не платять, но выдадядь и всего с женою и с детьми на поток и на разграбление.

— На поток и разграбление, говоришь? — зло прищурился жалобщик. — Не! Поищи-ка, давай, что другое.

— Хорошо, — спокойно кивнул Ратников. — Сейчас посмотрим… Секундочку… Ага… Вот, кажется, подходящее — «О поклепной вире».

— Во-во, — кривоносый явно обрадовался. — О поклепной!

— Аще будеть на кого поклепная вира, то же будет послухов семь… Есть у уличан семь свидетелей? Ну, в смысле — послухов?

— Хм… — Онфим Рыбий Зуб задумался. — Токмо трое.

— А троих мало! В законе ясно сказано — семь.

— Нет у них семи!

— Нет? Вот и славненько. Поскольку ты, Онфиме, у меня сегодня первый — скидка.

— Чего?

— Не три серебряхи, а две!

— Дорого берешь, одначе, — Онфим покривился, но тут же ухмыльнулся и махнул рукой. — Ладно. Вот те две, с вязью…

С вязью… два арабских дирхема. Черт возьми, неплохо для начала!

— А уж, коли поможет твоя писанина, отблагодарю, не сумлевайся. Онфим Рыбий Зуб слово держит!

— Осподине! — в горницу вдруг вбежал запыхавшийся молодой парень в телогрее из желтой овчины. — Пристава орденские… сюда идуть!

— Пристава? — кривоносый быстро встал и запахнул полушубок.

Ратников тоже проворно сгреб все свои принадлежности в объемистый плетеный короб.

— Ого, — уходя, обернулся на пороге Рыбий Зуб. — Похоже, и ты не очень-то приставов жалуешь.

Сказал, еще раз ухмыльнулся и, сплюнув через выбитый зуб, вышел.