Крестоносцы

Но не в характере императора было считать себя связанным обетом. Обстоятельства, однако, явно подталкивали к его исполнению. После поражения под Дамьеттой Жан де Бриенн, король Иерусалима по своей жене, приехал к папе, чтобы убедить его и христианских государей в необходимости передачи инициативы военных операций именно королю Иерусалима и объединения под его властью всех военных сил, какие можно будет собрать. Разгром под Дамьеттой разве не был следствием пагубных решений папского легата Пелагия, совершенно не согласовывавшего их с баронами? В общем, Жан де Бриенн хорошо понимал необходимость покончить со скрытой анархией, подтачивавшей заморское королевство. Завоеванные земли, оказавшиеся под угрозой, не могли более существовать без крепкого согласия, требовавшего объединения сил под единым руководством. Гонорий III сразу же увидел в этом предложении возможность заинтересовать Фридриха II лично, на участие которого в отвоевании Святой Земли он продолжал возлагать надежды. Тут же возник план его женитьбы на наследнице Иерусалимского королевства Изабелле, дочери Жана де Бриенна, и Фридрих II с радостью откликнулся на эту возможность присоединить к своим коронам еще одну и утвердить свою власть в королевствах Востока, о чем мечтали его предки, особенно Фридрих Барбаросса. Что касается Жана де Бриенна, то ослепленный перспективой стать тестем императора, он с энтузиазмом присоединился к папскому плану.

«Бракосочетание, — сообщается в „Деяниях киприотов“, — было согласовано и совершено так, что император велел подготовить и снарядить двадцать галер для отправки в Сирию, чтобы привезти барышню Изабеллу, королеву Иерусалима… Он отрядил рыцарей и слуг на галеры, чтобы ее сопровождать, и послал прекрасные подарки и драгоценности этой даме, ее дядьям (Жану и Филиппу д'Ибелинам) и другим родственникам… Все бароны, рыцари, буржуа, народ готовили лучшие платья и прочее, подобающее празднеству по случаю столь великой свадьбы и коронации; барышню отвезли в Тир, и там ее сочетал браком и короновал архиепископ Тирский Симон».

В брак вступили через поверенного маленькая принцесса четырнадцати лет, в возрасте Джульетты, и император, не имевший ничего от Ромео, с репутацией, уже более чем тревожной. Процитированная выше хроника, принадлежащая Филиппу Новаррскому, блестящему историку и изысканному поэту, посвящает нас в дурные предчувствия, возникшие у несчастной девочки в разгар празднеств. «Празднество с турнирами, танцами, церемониями продолжалось пятнадцать дней, а когда наступил день 8 июля 1224 г., королева взошла на галеру, присланную императором. На прощание ее сестра Алиса, королева Кипра (дочь Изабеллы Иерусалимской и Генриха Шампанского) и другие дамы проводили ее до моря, все в слезах, как будто предчувствуя, что никогда ее больше не увидят, как оно и случилось; а Изабелла, обратив напоследок взор на сушу, сказала: „Вверяю тебя Господу, милая Сирия, не увижу я уже тебя“, и это ее предчувствие сбылось».

В продолжение романа были грубо нарушены данные ранее обещания вечером в день свадебного пиршества в Бриндизи Фридрих II дал понять своему тестю, осуществлявшему лишь в качестве опекуна Изабеллы королевскую власть, которая по предварительному соглашению с будущим зятем должна была сохраняться за ним до его смерти, что он считает это соглашение недействительным и отныне берет себе корону Иерусалимского королевства.

А бедная Изабелла должна была через два года кончить свое полное слез существование, произведя на свет в шестнадцать лет сына Конрада. «Эта дама недолго прожила с императором, родив сына с большим трудом, отчего и умерла. Ребенок выжил и был назван Конрадом», — сообщают тексты того времени. Фридрих не имел снисхождения ни к ее юношеской слабости, ни к женской чувствительности и без зазрения совести обманывал ее, содержа настоящий гарем, преимущественно из мавританских женщин. С этого времени его явное безбожие, а также дружеские связи с мусульманами заставляли подозревать его в тайной приверженности к исламу. Обвинение кажется необоснованным, и, как заметил Рене Груссе, «он, видимо, ценил в исламе не что иное, как легкость мусульманских нравов». Гарема недостаточно было, чтобы сделать его мусульманином, и впоследствии он скандализировал как арабов, так и христиан своим полным безверием.