Крестоносцы поневоле

Несмотря на заверения монахов и рассказ Горового, капитан гвардейцев обвинил в убийстве своих людей единственного не спящего ночью, заезжего человека из отряда беглой императрицы, то есть подъесаула. Кто-то ведь должен был открыть двери обители, запертые изнутри. Тимофею Михайловичу даже пришлось посидеть под стражей до тех пор, пока в монастырском саду послушники не нашли тело лекаря, приехавшего с Адельгейдой. Кто-то перерезал ему глотку и оставил труп на видном месте. По словам послушников, на коре дерева, под которым лежало тело, был вырезан знак дракона, без сомнения богомерзкого и дьявольского создания. По-видимому, Валиаджи и впустил ночных убийц на территорию монастыря, околдовав или опоив снадобьями охрану и свиту императрицы. Но что-то пошло не так, на одного из тех, кто должен был спать, колдовство не подействовало, и все закончилось тем, чем и закончилось. Враги бежали. В отместку за убитого собрата, а казак уверял, что убил одного из ночных татей, пришельцы зарезали своего сообщника.

Улугбек, поправлявшийся понемногу, с помощью Захара сходил к месту, где нашли тело Валиаджи. На коре яблони действительно был вырезан знак. Только, по словам ученого, символ походил больше на большую ящерицу-варана, живущую в пустынях средней Азии и Ирана.

Как бы то ни было, с казака сняли обвинения и официально попросили прощения. Лицо капитана гвардейцев было при этом пунцовым, и один ус постоянно дергался. Но стоявший рядом епископ из ближайшего окружения папы следил, чтобы с уст потомственного миланского патриция прозвучали слова извинений. Для Урбана было важно сохранить хорошие отношения с августейшей особой.

После ухода извинившегося капитана и его гвардейцев настала очередь Адельгейды.

Пережив неудавшееся покушение – а сомнения в том, что ночные убийцы были посланы именно за Адельгейдой, ни у кого не возникало, – императрица много думала. Папа предлагал защитить бывшую супругу владыки Германии (после интердикта любой католик освобожден от всех клятв отлученному, в том числе и от брачных обязательств). Но жить при папском дворе, постоянно кочуя по Европе в окружении людей, исповедующих обет безбрачия, было для Адельгейды сущим наказанием. Возвращаться же в Киевское княжество – не к кому: отец и мать умерли, двоюродные братья друг другу вот-вот глотки перегрызут… Замуж Евпраксии, за свою короткую жизнь поменявшей уже двух мужей, снова идти не хотелось[144]. Но выбора не было… Папа обещал похлопотать, чтобы путь ее до Киева был безопасен, так что вскорости ждало ее путешествие на далекую родину, уже изрядно забытую.

А пока, по протекции Урбана, Адельгейду принимала в свои объятия обитель Святой Марии Магдалены. Женский монастырь, посвященный святой, прошедшей путь от уличной блудницы, узревшей свет истинной веры, до одной из сподвижниц Христа, находился в Северной Италии. Устав тамошний не был отягощен запретами и добровольными ограничениями. Таким образом, княжна, не привыкшая испытывать тяготы лишений, могла вести богоугодный образ жизни, не изматывая себя бичеванием и постоянными постами или обетами молчания. Учитывая местоположение монастыря, Адельгейда могла надеяться, что ее подруга и воспитанница, решившая возвратиться в родной Ги, будет навещать ее. А взнос за проживание и покаяние (на что ушла часть драгоценностей, увезенных запасливой киевской княжной из императорского дворца) должен был сделать эту обитель одной из богатейших в округе. Часть сокровищ новая послушница благоразумно оставила на хранение подруге, часть поместила в местное отделение венецианского торгового дома Данделло. В обители бывшая германская императрица должна была находиться до тех пор, пока посланники папы не договорятся о проезде ее на родину. Самый короткий путь – не самый безопасный, потому предстояли переговоры с уграми. Пока суть да дело, пока вернутся послы из далекой Венгрии, пройдет полгода, а то и год. Так что Адельгейда собиралась устраиваться надолго и с комфортом.

Но перед тем, как ехать на новое место своего дальнейшего пребывания, бывшая императрица хотела отблагодарить тех, кого судьба определила ей в невольные спутники и помощники. Чтобы оградить и ее, и папу от разных досужих домыслов, Адельгейде выделили целый дом, стоявший в глубине монастырского сада. В обычное время там жили богатые послушники и влиятельные гости монастырской обители. Находилось здание чуть на отшибе, поэтому для безопасности венценосной гостьи вокруг дома топтались около полутора десятков гвардейцев.

Через день после покушения дочь Всеволода Старого, переехавшая в новые покои, призвала к себе своих спутников. Когда «полочане» вошли в залу, где она принимала гостей, там уже находились, помимо самой императрицы и баронессы, пять епископов, один кардинал и десяток монахов. При приближении русичей разговоры стихли.

– Подойди, славный воин, – властно произнесла Адельгейда, милостиво кивнул топчущемуся за спинами товарищей Горовому.