«Крестоносцы» войны

И вдруг Абрамеску понял, что бой кончился, оставив его в живых; это был бой — настоящий бой! Такой, где люди идут, нажимая кнопки и спуская курки, рассчитывают дистанцию и целятся с намерением убить, вырвать тебе внутренности, размозжить череп, покрыть большими, рваными ранами тело, которое ты холил, кормил и обмывал всю жизнь, — ранами, из которых польется твоя кровь, столько крови, что ее не смоешь, не удержишь, не остановишь никакими бинтами!

Абрамеску взглянул на свой маскхалат. Он был весь в земле, в коричневых и серых пятнах. Абрамеску сорвал его и, раздирая наскоро сметанные швы, услышал, как с неприятным звуком рвется нитка. Простыни свалились к его ногам. И он перешагнул через складки грязного полотна, словно выходя из магического круга. Он поднял левую ногу — раз! правую ногу — два! — и побежал; колени у него подгибались, но он все бежал, шатаясь как пьяный.

Он бежал от сражения. Он обыкновенный человек, которому не хочется ни убивать, ни быть убитым; потому он и убежал. Он совершенно позабыл, что и сам участвовал в бою.

Иетс увидел его и побежал за ним, догнал его и привел обратно. Абрамеску не сопротивлялся. Он был послушен, как ягненок.

Трой с сержантом Булмером отправлялись на поиски. Иетс решил идти с ними. Он подумал, что дожидаться возвращения Троя будет трудней, чем пойти вместе с ним вперед и узнать, что случилось с Фулбрайтом и его людьми.

Трой очень изменился за последнее время. Все пережитое, начиная с Нормандии, явно сказывалось на ней. Его лицо отекло и все же было прорезано резкими морщинами, глаза глубоко запали.

— Покурим? — спросил Иетс.

Трой не ответил. После того как они перешли дорогу — теперь она казалась тихой и безобидной, и только по колеям было заметно, что здесь произошло, — он сказал:

— Как вы думаете, неужели все это даром?

Сержант Булмер крикнул:

— Вон там!

Они увидели темное пятно рядом с невысоким, покрытым снегом холмиком; снег был сильно утоптан и прибит. Темное пятно оказалось Лестером. И Лестер каким-то чудом остался в живых; он был ранен в обе ноги и в плечо и потерял сознание.

Иетс сбросил шинель. Они положили на нее Лестера. Трой сказал:

— Вы с Булмером отнесете его обратно. Возвращайтесь как можно скорей и приведите с собой десять человек. Я пойду один вперед.

Иетс глядел ему вслед, пока он не скрылся за холмом.

Когда Иетс возвратился со спасательной командой, Трой был уже не один. Он тащил Шийла; рука Шийл а лежала на плече капитана, лицо Шийла было все в крови и в грязи, свободная рука безудержно тряслась.

— Ступайте туда! — сказал Трой, показывая назад. — Вы их найдете. — Он крепче обнял слабеющего Шийла. — Вы, Иетс, останетесь со мной!

— Слушаю, капитан.

Когда Булмер двинулся вместе с остальными людьми, Трой крикнул им вслед:

— Эй, послушайте!

Они остановились.

— Я хочу, чтобы вы запомнили то, что сейчас увидите. Навсегда запомнили.

Солдаты не ответили. Они медленно поднялись на ближайший холм. Иетс увидел, что, дойдя до вершины холма, они вдруг как-то странно бросились бежать.

— Они все лежат вповалку, — сказал Трой. Иетс промолчал.

— Все они лежат вповалку, — повторил Трой таким безжизненным тоном, что Иетсу вспомнился Торп в его камере. — Пятнадцать человек, — сказал Трой. Он глухо засмеялся.

— Пятнадцать. Все, что осталось. Я знал каждого из них. Для чего немцы это сделали?

Он не стал дожидаться ответа.

— Оружия у них не было. Они сдались. Они были пленные. Все они лежат вповалку.

Он прижал к себе Шийла, словно защищая его.

— Я стал на колени, — продолжал он. — Роюсь в груде тел. Обыскиваю карманы, где могу до них достать, срываю личные знаки — ведь я их капитан, я капитан груды мертвых тел…

Он помолчал и неожиданно трезвым голосом прибавил:

— Им ничего другого не оставалось, ничего ровно…

Потом продолжал рассказывать по-прежнему безучастно:

— И тут кто-то бросается на меня, начинает со мной бороться, душить меня. Вот он, Шийл.

Он усмехнулся.

— Принял меня за фашиста, правда, Шийл?… Он только что выбрался из кучи. Схватить меня как следует он не мог. Руки у него были скользкие и онемели.

Он стянул перчатку Шийла и показал Иетсу руку, закоченелую, посиневшую почти до черноты.

— Я ему кричу: я Трой, я твой капитан! А он все дерется. Пришлось его стукнуть… Ты ведь меня не узнал? Я понимаю. Я не сержусь на тебя, Шийл.

Иетс не находил слов. Горе капитана было такое сильное, что казалось просто немыслимым отделываться общими фразами о подлости врага или говорить: «Мы воздадим за это сторицей».

— У меня к вам просьба, — сказал Трой.

— Все, что в моих силах.

— Вы ведь говорите по-немецки?

— Да.

— Должны быть свидетели, — сказал Трой. — Тут была целая танковая колонна, сотни немцев об этом знают. Мы поймаем кого-нибудь из них. Ищите их, Иетс. Я не собираюсь убивать их, во всяком случае не всех. Я не говорю — око за око, зуб за зуб. Я христианин и намерен остаться им. Это трудно, но я им останусь.

Шийл, видимо, приходил в себя. Он уже не волочил ноги и старался шагать сам. Трою стало легче тащить его.